Было больно, Кэл. Было очень больно.
Я никогда раньше не испытывала такую сокрушающую боль. Даже в тот первый раз, когда ты отмахнулся от меня, и я думала, что хочу умереть.
Это не оправдание моему поведению, и я не хочу представить все в подобном свете – лишь констатирую факты, чтобы ты попытался понять, куда уходят корни произошедшего.
Я прокручивала эти события в голове снова и снова целыми днями, и мне тяжело связать свои действия с тем, какой я себя знаю. Как будто в моем теле поселилась незнакомка, и я отдала ей полный контроль над собой. Невыносимая боль ослепила, разделила меня с собственными душой и сердцем, и я поверила тому, кто манипулировал мной. Я должна была догадаться. Но не догадалась.
Я переписывала это письмо сотни раз, и было весьма заманчиво утаить самый важный факт. Но без откровенности оно стало бы бессмысленным. Я знала, что тебе будет больно. И я хотела, чтобы тебе было невыносимо больно, как и мне.
Ну вот. Я сказала это. Теперь ты наверняка знаешь, какая я мерзкая.
Теперь я уже не думаю так, и мне стыдно, что я повела себя опрометчиво, что причинила так много боли, но я не могу исправить того, что сделала. Могу только попытаться возместить ущерб и надеяться, что однажды, со временем, ты найдешь в своем сердце силы, чтобы простить меня. Потому что мысль о том, что ты будешь ненавидеть меня до конца своих дней, гораздо хуже перспективы прожить собственную жизнь без тебя.
Мама заявляет, что я старомодна. Может быть, именно поэтому я всегда была так уверена в нас. Поэтому наш возраст не имел значения. Поэтому казалось, что моя любовь взращена десятилетиями, а не годами. Возможно, эта любовь защищала меня от столкновения с реальностью.
Нам не суждено быть вместе.
Я никогда не стану жалеть о времени, проведенном с тобой. Драгоценные детские воспоминания не останутся очерненными в моей памяти, но то будущее, о котором мы мечтали, будучи детьми, было всего лишь плодом безудержного воображения.
Так и должно было случиться. В противном случае мы бы не закончили все подобным образом.
Предательские слезы подступают к глазам и катятся по моему лицу как в замедленной съемке. Капля падает на страницу, слегка размыв чернила. Я вытираю их большими пальцами, смотрю на часы и продолжаю писать, пока у меня еще есть время и не сдали нервы.
Я люблю тебя. Всегда любила и всегда буду, но я отпускаю тебя. Так лучше для всех.
Мечтай по-крупному, Кэл. Ты создан для великих дел.
Не ищи меня.
Если я когда-либо была тебе дорога, ты сделаешь это для меня. Ты будешь держаться подальше. Оставь прошлое в прошлом и представь, что меня никогда не существовало.
Но хочу, чтобы ты запомнил: ты единственный парень, которому достался кусочек моего сердца, и он твой навсегда. Я никогда тебя не забуду.
Будь счастлив.
Лана.
Слезы вернулись, как только я сложила лист, вложила в конверт и надписала его имя. Еще несколько скупых капель падает на пол, когда я переодеваюсь из пижамы в строгий, черный, как смоль, костюм с юбкой. Застегиваю все пуговицы на белоснежной рубашке по самую шею, надеваю балетки. Надежно спрятав письмо во внутренний карман пиджака, я клянусь себе, что найду способ передать его Фэй до конца дня. Уверена, она единственная, кто сможет отдать конверт ему.
Я собираю свои длинные темные волосы в тугой хвост и перед выходом бросаю последний взгляд на отражение в зеркале.
Выгляжу так, будто собираюсь на собственные похороны.
Ирония заключается в том, что именно так я себя и чувствовала, покидая номер в отеле в последний раз.
Глава 1
Октябрь следующего года
Лана
Голова гудит, и мне хорошо. Прекрасное ощущение.
Я действительно это делаю.
Сунув свою бутылку пива Оливии, я на непослушных ногах направляюсь к бару, полная решимости как следует расслабиться. Мы в третий раз были на пятничной вписке[1] в Каппа Сигма, и каждый раз я хотела это сделать, однако трусила.
Но не сегодня.
Сегодня я решила быть взрослой девочкой.
Пара бутылок пива, которые я пропустила раньше на «Гатор Гроул» – флагманской вписке десятки лучших университетов, – развязали мне руки.
– Лана? – Оливия тянет меня за локоть. – Что ты делаешь?
– Танцую, – отвечаю я, скидывая обувь. Моя соседка по комнате смотрит на меня во все глаза, я же одариваю ее кривой ухмылкой.
Вечер пятницы – единственное свободное время на неделе, моя последняя возможность оторваться, и я намерена взять максимум от сегодняшнего вечера.
Я ускользаю от Оливии в направлении барной зоны в задней части цокольного этажа. По слухам, все это место было построено несколько лет назад на щедрые пожертвования от выпускников. Другая часть цокольного этажа вмещает несколько бильярдных столов, настольный футбол, кучу кресел-мешков и низких диванчиков, а также первоклассную стереосистему. Я сунулась туда однажды и почти потеряла сознание из-за едкого сигаретного дыма, витавшего в воздухе. Это место – центр танцев и выпивки, и сейчас мне здесь гораздо комфортнее.
Я никогда не выпивала много, но позволяла себе пропустить пару стаканчиков по пятницам в качестве некоей награды за то, что из кожи вон лезла всю неделю.
Вдоль задней стены тянулась длинная стойка. Позади были встроены ряды полок с отдельным пространством под кеги и закутки, заполненные бокалами и прочей атрибутикой, связанной с выпивкой. Это не полноценный бар, но кое-что получше.
Местные вписки легендарны, и каждый хотел бы получить приглашение. Райли – парень Лив с предпоследнего курса, с которым она недавно начала отношения, – живет здесь, так что мы были автоматически и бесспорно приглашены.
Начало традиции танцевать на барной стойке было положено несколько лет назад двумя выпускницами – девчонками из ближайшего общежития, которые однажды ночью разбились. Это стало почти таким же легендарным трендом, как сами вписки.
Прежняя я даже не мечтала бы сделать что-то настолько сумасшедшее.
Новая я не могла дождаться, когда моя задница окажется на этой стойке. Сегодня вечером я собиралась принять почетный вызов, и к черту последствия.
Весьма неэлегантно и пошатываясь, я поднимаюсь на барную стойку, ловя равновесие. Снимаю рубашку и бросаю ее в Оливию, а из тесной толпы раздаются ободряющие громкие возгласы. На мне белая обтягивающая майка с тонкими бретельками и кружевом по нижнему краю, доходящая до подола короткой джинсовой юбки. Кожа, обычно бледная, потемнела от загара, полученного летом у бассейна в роскошном доме моих бабушки и дедушки.
Бедра покачиваются сами по себе, и я смотрю в сторону, обмениваясь ослепительными улыбками с изящной рыженькой, танцующей рядом. Мы улыбаемся друг другу под быстрый качающий ритм. Откинув волосы за спину, я плавно двигаю плечами вверх и вниз и получаю несколько одобрительных пересвистов.
Я замечаю,