В 1980 году Хьюго удалось убить себя. Он умер после того как с размаху врезался в бетонную стену бассейна. Ветеринар Джесс Р. Уайт написал в результатах вскрытия, что Хьюго умер от аневризмы мозжечковой артерии.
После смерти Хьюго Лолита продолжила выступать одна. В одном из видео 1980-х годов тренер ездит на ней во всевозможных позах. Он стоит у нее на спине, держась за плавник, как на доске для серфинга. Лежит на белом животе в объятиях животного. Стоит на носу косатки, а та подбрасывает его вверх, выкидывая из воды. Сидит у нее на голове и снова вылетает из воды. В одном из трюков тренер стоит на спине Лолиты, и, пока она плывет, молотя по воде хвостом, как гигантская игрушка, на нее один за другим запрыгивают дельфины, ложатся рядом с тренером и плывут на косатке, как на барже.
* * *Лолита полностью завладела моими мыслями. Я читала о ней в блогах и вступала в группы на «Фейсбуке», посвященные ее освобождению. Я искала ранние видеозаписи с ней на сайтах библиотек Майами. Эта косатка была родственным мне существом в менопаузе, меня к ней влекло вопреки всякой логике. «Я отчаянно хотел быть ближе к животным, – писал Чарльз Фостер в книге 2016 года «Быть зверем» (Being a Beast), – отчасти потому, что, как мне казалось, они знают что-то, чего я не знаю, и что мне по какой-то необъяснимой причине нужно узнать»[28].
Поэтому, не строя четких планов, я полетела из Нью-Йорка в Майами. Я хотела быть рядом с этой косаткой в постменопаузе и вместе с борцами за права животных выступать за ее освобождение.
* * *Океанариум Майами мог бы показаться китчем: бетонные конструкции в стилистике одержимых космосом 1960-х годов, потрескавшаяся краска пастельных оттенков. Но он выглядит слишком зловеще, так что скорее напоминает о южной готике. Аквалангисты соскребают слизь с внутренней стороны стекол гигантского аквариума, черный флаг с черепом и костями развевается над детской площадкой, оформленной в пиратской тематике, морская черепаха, у которой из панциря растет что-то похожее на водоросли, угрюмо плавает в водоеме размером с ванну.
В бассейне, где проходит шоу косаток, царит атмосфера бродячего цирка. Из динамиков ревет Black or White Майкла Джексона, три тренера в мокрых гидрокостюмах выходят на бетонный помост. Молодые женщины улыбаются и машут зрителям. Вживую бассейн Лолиты выглядит еще меньше – не больше бассейна на заднем дворе. Сложно поверить, что создание размером с грузовик, которое привыкло проплывать сотни миль в день, должно ютиться в этой безжизненной бетонной яме. Сегодня – первое шоу. Из статей, которые я прочитала о китах в океанариумах, я знаю, что Лолита голодна. Они не дают ей есть, чтобы она выполняла трюки. Дрессировщица с длинной косой резко взмахивает рукой, Лолита подплывает к переднему краю бассейна и выскальзывает из воды на помост. От ее огромного блестящего тела разлетаются брызги, толпа взрывается аплодисментами.
На большом экране позади бассейна показывают видео со стаей L[29], семьей Лолиты, свободно плывущей в море Селиш. Лолита отдыхает, облокотившись подбородком на бетонный край, пока голос на видео рассказывает об угрозе вымирания южных резидентных китов. Кажется, будто Лолита тоже сморит на экран. Возможно, она просто ждет конца фильма, чтобы получить кусок рыбы, а может быть, вспоминает семью. Я знаю, что содержавшийся в неволе кит Хайак, с помощью которого морской исследователь Джон Форд в 1980-х изучал эхолокацию, часто ударялся головой о стекло аквариума. Так он давал исследователям знак, что хочет увидеть книгу, составленную из изображений своих диких родственников.
Лолита продолжает издавать звуки, свойственные для стаи L. Один из ученых предположил, что она не осознает, что находится в трех тысячах миль от родных вод. Может быть, Лолита думает, что море Селиш плещется за огромным экраном океанариума.
«“Где мой дом и как туда добраться?” – вопросы, которые действительно интересуют [животных], – пишет Дж. М. Кутзее в книге «Жизнь животных» (The Lives of Animals). – Он одинаково занимает и крысу, и кошку, и любое другое существо, заточенное в аду лаборатории или цирка».
После окончания фильма Лолита машет грудными плавниками и бьет хвостом. Каждый раз, когда толпа взрывается аплодисментами, она подплывает к дрессировщице за рыбой. Та одновременно кормит косатку и лениво потягивает через трубочку фруктовый коктейль. Наконец она делает резкое движение рукой вниз и сразу вверх. Лолита скрывается под водой. Ее не видно несколько минут, а затем она стрелой взмывает над бассейном – ее тело разрывает голубизну неба. Этот прыжок – эта брешь – подобен библейскому чуду, которое видят глаза, но не может постичь разум. Толпа замирает, когда она входит в воду, поднимая каскад кружевных брызг.
В словаре английского языка слово breach («брешь») имеет несколько значений:
1) повреждение, разрыв или открытая рана на теле;
2) трещина (например, в стене) от удара;
3) прыжок кита из воды.
* * *Застрять в тесноте и ждать удара извне. Глупо сравнивать мое заточение с заточением Лолиты? Это бесчувственно по отношению к настоящим пленникам и заключенным? Да. И все же, пусть я и не в аквариуме, клетке или камере, но я чувствую, как после наступления менопаузы мир сжимается, свободы становится все меньше. Как писала поэтесса Лори Шек в сборнике «Плен» (Captivity), «Просто мне больше не кажется, что я могу быть где-то еще / По тому, как бережно я ограничена самой собой, заперта / В этом медленном превращении из себя в небытие».
Я пыталась разобраться, почему я так остро сочувствую заточению Лолиты. Почему ее положение так сильно отзывается во мне. Я узнаю чувство, когда человека неволят, не буквально, как Лолиту, но метафорически. Зависимое положение всегда объединяет женщин, но после потери фертильности эта связь становятся крепче. Я под запретом, я под колпаком, которым культура скрывает и ограничивает престарелых женщин. Лолита должна оправдывать ожидания тех, кто приходит в океанариум: быть существом, которое не хочет на свободу, заключенной, которая должна благодарить своих тюремщиков, самкой, которая делает трюки за еду.
* * *Толпа аплодирует, и Лолита плывет обратно к дрессировщице, а я задаюсь вопросом: испытывает ли она жалость по отношению к нам, зрителям. С нами явно