— Тебе это идет больше, чем мне, — искренне сказала Серина.
Дючетт рассмеялась и закружилась, шелк развевался за ней.
— Я хотела бы стать принцессой! — она раздраженно посмотрела на Серину. — Почему ты все время такая хмурая? Мы будто едем на твои похороны, а не на свадьбу.
Дрожь пробежала по спине Серины. Она старалась не смотреть на сумку на ее кровати, где был еретический перевод священного писания, выполненный сестрой Ильдой.
За ересь казнили… и эта судьба нынче была куда ближе обычного.
Сирена пожала плечами и издала смешок.
— Может, я просто предпочитаю робы и капюшоны, — она шагнула вперед и забрала головной убор с лысой головы Дючетт.
— Ну и глупо, — ответила Дючетт, гладя шелк пальцами, а потом отпуская. — Я бы легко с тобой поменялась!
— А я с тобой, — прошептала Серина. Но Дючетт не слышала ее. Послушница прошла по палатке и опустилась на кровать Серины.
— О, мои ноги! — застонала она. — Наверное, мы прошли сотню миль сегодня. А теперь нас ждет ночь в дороге, а не в постелях, — она плюхнулась на одеяла, задрала ноги и сцепила пальцы за головой. — Ты хотя бы поспишь внутри. Остальным придется прятаться под телегами и молиться, чтобы не было дождя.
— Можешь поспать сегодня тут, Дючетт, — Серина сунула вуаль к платью и опустила крышку сундука. — Тут хватит места на еще одного человека, — об этом она тоже спорила с Великой матерью, отправляясь в путь. Серина не хотела особое отношение: личную палатку, роскошную, как для высшей жрицы. Это отделяло ее от послушников еще сильнее.
Улыбка Дючетт немного увяла от приглашения Серины, она печально нахмурилась. Она огляделась в палатке, которая была не очень большой, и покачала головой.
— Нет. Если я останусь, сестра Альбина порвет меня утром. Она заставит меня петь молитвы покаяния, пока я не сорву голос. Лучше не злить ее, — Дючетт села и слезла с кровати. При этом сумка Серины упала, и что-то вылетело из нее на пол.
Сердце Серины почти остановилось.
— Что это? — Дючетт подняла маленький потрепанный по краям пергамент. Она перевернула его, увидела край сломанной печати на краю и затаила дыхание. — Это… королевский орел? О! — она подняла взгляд, глаза сияли, кривые зубы сверкнули в понимающей улыбке. — Это любовное письмо от Золотого принца?
— Нет, отдай! — Серина пересекла палатку и забрала письмо из рук Дючетт. Она поняла, как резко звучала, подняла голову и быстро смягчила голос. — Прости, Дючетт, это… важное послание из Дюнлока, эм,… с важными деталями.
Дючетт изображала улыбки и беспечность, но не была дурой. Она приподняла бровь, открыла рот, но передумала и закрыла его.
— Я принесу ужин, миледи, — холодно сказала она и вышла из палатки, оставив Серину.
Слово «миледи» звенело в ее ушах, Серина скривилась и опустила голову. Она не должна была так говорить о Дючетт. Но мысль, что кто-то увидит содержимое этого письма… особенно Дючетт, которая не могла держать язык за зубами…
Она посмотрела на пергамент, прижатый к груди. Нужно было давно уничтожить это письмо.
Серина выругалась, опустилась на колени у кровати и подтянула к себе сумку. Как глупа и беспечна она была! Она отвлеклась на Дючетт и не поняла, что сумка была открыта. Она убрала письмо на дно. Ее ладонь задела кожаный переплет книги сестры Ильды. Словно успокаивая себя, она коснулась книги, провела пальцем по краям страниц. Убеждаясь, что они еще были там.
Она почти ощущала силу в этом переплете. Силу изменить мир… Но только если книга попадет в верные руки в правильный миг истории.
Ком появился в горле. Серина с болью сглотнула и поспешила закрыть сумку и завязать кожаные шнурки. Она встала с колен и села на кровать. Внутри стало темнее. Солнце почти село, и свет был лишь от костров рядом с палаткой. Воздух был холодным, но она не могла набраться смелости и покинуть палатку, присоединиться к сестрам у огня.
Вместо этого она укуталась в плащ и сидела. Сумка лежала у бедра, вес успокаивал и тревожил.
Они попадут завтра в Дюнлок.
Сначала она была рада, когда колесо кареты с уважаемой Великой матерью Дидьен сломалось. Возмущения великой жрицы вызвало тайное веселье у сестер, и замена колеса означала еще ночь в дороге. Еще ночь, когда Серина еще могла притворяться сестрой Сивелин, писарем, верным Богине и работе. Еще ночь, когда она могла не думать о свадьбе и церемонии, ждущей ее через семь дней.
Еще ночь, когда она могла скрыться от унижения.
— Королева может шептать на ухо короля, — вспомнила она в темноте голос сестры Ильды. — Королева может говорить в безопасности постели то, чего не смогла бы сказать святая сестра в публичном месте.
Серина опустила голову и притянула сумку на колени.
— Это… не ради меня, — прошептала она. Ее слова были как исповедь. — Я делаю это ради Перриньона и народа Голии. Клянусь, Фейлин, я никогда не согласилась бы на этот брак в другом случае. Я бы никогда…
Крик разбил воздух.
Серина вскочила на ноги, мышцы сжались от страха. Еще крик, еще, хор ужаса. Серина шагнула вперед, назад, не знала, остаться тут или вырваться из палатки. Любопытство победило, и она сдвинула ткань на входе, сжимая сумку под рукой. Она вышла наружу, порыв ветра сорвал с ее лысой головы капюшон.
Паника вспыхивала перед ней. Сестры бежали, лошади вопили. Силуэты мелькали между костров, тени плясали. Но она почти против своей воли посмотрела в центр лагеря.
На облако живой тьмы, что была глубже ночи. И на фигуру в центре той тьмы, фигуру в лохмотьях свадебного платья.
Губы Серины двигались беззвучно, пытаясь произнести имя, выдохнуть молитву.
Невеста вышла из тьмы и посмотрела на кричащих монашек вокруг. Ее лицо было почти неузнаваемым, один глаз скрывали выросшие грибы, а другой был пустым, пялился из глазницы.
— Где ты, Серина? — хищный голос вырвался из сдавленного горла. — Я знаю, ты тут. Покажись!
— Я тут.
Существо повернулось. Она оскалила губы, свет огня сиял на острых зубах. Один глаз окинул лагерь взглядом, заметил Серину на входе в палатку.
Все пропало. Крики сестер, топот и вопли лошадей. Были только они вдвоем. Серина смотрела на адское лицо, которое было ее сестрой, но и не было ею.
— Я тут, Фейлин, — сказала она. Она сделала медленный шаг, другой, прошла к костру между ней и тем призраком. Издалека она слышала, как сестра Дючетт кричала ее имя, но голос будто звучал из другого мира. Хоть ее колени дрожали так, что едва выдерживали ее вес, она делала шаги.
Существо разглядывало ее, глаз странно сиял. Душа человека еще была в том взгляде? Или тело полностью захватил чужой дух?
— Ты все-таки вышла, Серина, — голос донесся поверх треска костра, низкий, как рычание зверя. — Я слышала