В этот момент искры сорвались с его пальцев и стали впитываться ледяными иголочками в мою припухшую лодыжку. С каждой новой искрой я чувствовала, как ноющая боль медленно затухает. От долгожданного облегчения я замычала, прикрыв глаза:
– М-м-м-м-м…
– Так больно? – неправильно меня понял Дарион, нахмурившись и вмиг убрав руку от моей ноги.
Я, уткнувшись носом в его шею, пробормотала:
– Нет-нет, очень приятно, ты продолжай. Я просто наслаждаюсь.
Я почувствовала, как мужчина слегка вздрогнул при моих словах, но затем вновь продолжил лечить мою многострадальную ногу. Из-за вынужденной близости я чувствовала его еле слышимый ореховый аромат одеколона.
– Так что же с тобой приключилось на этот раз? – спросил Дарион, а в его голосе проскользнуло неприкрытое любопытство.
– Да, в общем-то, ничего особенно не случилось, – я пробубнила, уткнувшись носом в его шею, потому что мне было стыдно рассказывать о том, какая я неудачница, что за три с половиной месяца так и не нашла себе работы даже горничной. – Я бежала с очередного собеседования домой, чтобы успеть в оперу. Поскользнулась на замёрзшей мостовой, вот и результат.
– Собеседования? – переспросил Дарион, продолжая лечить мою ногу.
Я вспомнила, как сегодня в первом месте со мной даже разговаривать не захотели, заглянув в мою трудовую книжку. «Публичный дом? Милочка, у нас приличное заведение, нам не надо, чтобы подавальщицы еды посетителей совращали. Можете быть свободны», – уничижительным тоном заявила низкорослая хозяйка таверны для рабочего класса, презрительно смерив меня взглядом.
Неожиданно для себя я вновь всхлипнула, потом ещё раз и ещё. А уже через полминуты я со стыдом поняла, что намочила своими слезами тонкую ткань рубашки Дариона, от которой так вкусно пахло его одеколоном. В отличие от Бенефиса Дарион не поливал себя с головы до ног, его парфюм улавливался еле заметно, только вот так, когда утыкаешься в него носом.
– Собеседования, – со вздохом сказала я, оттирая слёзы. – Прости, что испортила тебе рубашку. Просто… накипело. Я уволилась три с половиной месяца назад из лаборатории департамента ОТПРУ и до их пор не могу найти себе работу. Каждый день хожу по самым разным местам, даже не по профилю пробовала податься, но всё время мне отказывают. Чувствую себя неудачницей, – уже совсем тихо призналась я, стыдливо краснея.
«Нашла кому жаловаться! Думаешь, ему есть дело до тебя? Да он задал вопрос из вежливости», – вдруг заговорил внутренний голос, и я замолчала.
Именно в этот момент гневный голос Бенефиса прервал наш разговор:
– Какого чёрта здесь происходит? Дарион, я уже тебе говорил, чтобы ты держал свои загребущие лапы подальше от моей девушки! Ты позволяешь себе слишком многое!
Я, услышав нотки нарастающего бешенства и боясь ссоры, тут же вскочила с колена Дариона. Как раз к этому моменту он уже закончил с целительным заклинанием, моя лодыжка выглядела и чувствовала себя прекрасно.
– Бенефис, это я виновата, – затараторила я, боясь смотреть как в потемневшие глаза своего мужчины, так и на главу СБИ. – Я сегодня упала на льду, подвернула ногу, а сейчас от каблуков она разболелась ещё сильнее. Дарион просто исцелил мою травму.
– А почему ты мне не сказала, что у тебя болит нога? – задал резонный вопрос Бенефис, уже успокаиваясь.
«А когда мне было тебе говорить? Когда ты подарил мне браслет? Или же когда вёл магобиль на сверхскорости? Или, может, когда беседовал с сиреной?» – с раздражением подумала я, но вслух ничего не ответила, лишь неопределённо пожала плечами.
Бенефис привлёк меня к себе собственническим движением и страстно поцеловал в губы прямо на глазах у Дариона. Отчасти я понимала своего мужчину, мне было очевидно, что меня вновь приревновали, но всё равно, я считала неприличным вот так вот выставлять наши отношения напоказ. После длительного и глубокого поцелуя Бенефис взял меня за руку и, уже не отпуская, повёл к нашей ложе. Поднять глаза на Дариона я так и не рискнула: мне было немного стыдно за поведение своего спутника.
Как оказалось, начальник ОТПРУ выкупил всю ложу, чтобы мы остались вдвоём, и никто не мешал нам наслаждаться голосом Анри Антуанетты. Как только мы сели на свои места, раздался последний звонок, слушатели послушно притихли, постепенно выключился свет в зале и поднялся занавес. Мы успели как раз вовремя. Как только на сцену вышла валькирия Анри и начала душераздирающую, полную отчаяния арию про неразделённую любовь к простому смертному юноше, сыну кузнеца, для меня перестал существовать весь мир. Я как будто провалилась с головой в музыку и великолепный голос певицы. Своим неповторимым голосом она тронула потаённые струны моей души, заставляя замирать сердце на самых высоких нотах, а затем биться вдвое быстрее. Я даже не заметила, как Бенефис, положивший руку на моё колено вначале арии, в какой-то момент переместил её выше. Время, что пела Анри, пролетело для меня как одно мгновение. И очнулась я лишь тогда, когда прозвенел звонок на антракт.
Я посмотрела расфокусированным взглядом на Бенефиса, а он неожиданно стал соблазняюще целовать меня в спину, как раз туда, где находился вырез платья, вызывая приятную дрожь, а руками при этом задирать юбку.
– Бенефис, прекрати, мы же в опере! – зашептала я так, чтобы нас никто не услышал, и при этом старалась не дать руке мужчины слишком высоко забрать мою одежду.
– Ой, да ла-а-адно, – улыбнулся он, не обратив внимания на моё сопротивление. – Я не затем выкупил все билеты в ложе, чтобы соблюдать правила приличия. Сюда никто не зайдёт, здесь только ты и я. А у нас с тобой целый антракт. Уверяю, это будет незабываемо, – и с мурлыкающими нотками кота-искусителя он решительно перетянул меня на свои колени так, что я почувствовала его весьма твёрдое намерение.
Пальцы рук Бенефиса шаловливо бежали от моей коленки вверх всё выше и выше, попутно лаская особо чувствительные места, а мягкие влажные губы переместились на мою ключицу, вызвав невольный стон наслаждения. Бенефис прочертил горячую дорожку своим раскалённым языком вдоль моего позвоночника.
– Лоли, милая, ты с таким упоением слушала эту арию, пропуская все эмоции через себя, что это безумно завело меня, – прошептал он мне на ухо, прикусив мочку уха. Тем временем его рука уже путешествовала по моему нижнему белью, пытаясь его стянуть.
– Бенефис, а если нас кто увидит? – слабо сопротивлялась я. Попробуй тут сопротивляться, когда сам Бенефис Кёнигсберг включает всё своё обаяние на полную мощность.
– Нас никто отсюда не увидит, это же балкон, – прошептал мне в ухо мой невыносимый брюнет.
И именно в этот момент краем глаза я заметила, как бархатная штора, загораживающая вход в нашу ложу, отъехала в сторону, и на балкон шагнул вначале Дарион, затем и