Раем.
Выдохнув постепенно весь воздух, я снова набираю полные легкие.
— И правда — красиво…
— Не то слово. Знаешь, практически все, спускаясь по этим ступеням, плачут, они испытывают настоящее потрясение, попав сюда и осознав, что с ними происходит… Но по мере того как они приближаются к Саду, в них что-то меняется. Слезы все еще текут по их щекам, но это уже не те слезы. У некоторых они постепенно превращаются в улыбку. Потому что этот вид утешает их.
Мне понятны чувства тех, кто прошел здесь до меня, — всех этих мужчин и женщин, как и я, впервые оказавшихся в этом месте.
На том свете.
Я пытаюсь представить себе Алису, мою Алису, ее потрясение, когда она спускалась по этим ступеням двадцать один год назад, после того как ее убил тот шоферюга; представить, как разрывалось ее сердце от разлуки с нами — со мной и с Лео, от того, что ей приходится оставить нас одних. От сознания, что никогда ей не быть вместе с нашим карапузом, которому тогда только исполнилось четыре года. Как это, наверно, было страшно для нее. С другой стороны, может быть, вид этого сада хоть как-то ее утешил? Может быть, ей стало легче, когда она узнала, что однажды — чем позже, тем лучше — мы встретимся здесь все втроем…
А мама? Сорок шесть лет прошло… Почти сорок семь. Она так мучилась от рака, это было для нее освобождением… Подумать только: ее ноги касались этой самой ступеньки, по которой теперь иду я… Мама… Уж она-то полностью осознавала, что с ней происходит. Что все это значит: Бог, смерть, сад… Думаю, она поняла. Ей понравилось то, что она увидела.
А отец? Как воспринял все это он? Он, сделавший мне самый страшный подарок, покончив с собой в день моего восемнадцатилетия, потому что продолжать жить дальше ему было невыносимо. В прощальном письме он признался, что до моего совершеннолетия еще как-то держался, но больше сил у него нет — ни на один день. Интересно, как он воспринял известие о том, что после его поступка жизнь не остановилась? Он тоже плакал, сходя вниз по этим ступеням? И что это были за слезы? Слезы отчаяния? Или сожаления? Пожалел ли он хоть на миг, что бросил меня одного, ведь у меня больше никого не было?
Но тут Господь Бог прервал поток моих мыслей, пока они не стали слишком мрачными:
— Отметь — я сказал, что практически все люди плачут. Но всегда есть исключения!
— Ну да! Возможно, я тебя разочарую, но боюсь, что в моем случае ты слез не дождешься!
— Я так и думал. Надо также сказать, что у тебя и шок был не такой сильный. Ты о многом знал заранее.
— Да, о многом. Только не о рае!
— Я тебе и раньше говорил, и сейчас повторяю: нет никакого рая. Так же как и ада.
— Тогда что же это за сад?
— Это — Смерть.
— Ну, ладно, хорошо, ты просто играешь словами. Прекрасный сад без конца и без края, речка, вьющаяся среди цветущих деревьев… Называй это как тебе угодно, но у нас именно так всегда описывали рай.
— Рай — это не декорация! Если это место действует так умиротворяюще, то только потому, что здесь люди должны находить мир и покой.
— Почему это «должны»?
— Я потом тебе объясню. Главное, заруби себе на носу: ты не в раю.
Мои ноги наконец покидают белый мрамор ступеней и ступают на зеленую траву. Я иду по саду — в первый раз. Роса приятно холодит босые ступни. За спиной снова раздается голос Бога:
— Человек, дитя мое, часть меня самого, брат мой, добро пожаловать в Сад. И в честь прибытия прими этот драгоценный дар. — Он протягивает руку вверх ладонью, на которой появляется маленький светящийся шарик. Шарик быстро растет, и вот это уже целый шар размером с глобус, внутри которого, словно кипящая лава, переливается оранжевый свет.
— Спасибо, не надо.
— Как это — «спасибо, не надо»?
— Не хочу я твоего подарка.
— Но послушай, это не простой подарок, это — Власть!
— А мне плевать.
— Пожалуйста, не надо с этим играть, сейчас не время!
— Я приму твой подарок, когда ты скажешь мне всю правду.
— Какую правду?
— Ты прекрасно знаешь! Настоящую причину, по которой ты врал мне все это время.
— Это просто невероятно, до чего ты упрямый! А немного подождать ты не можешь? Подождать и пройти всю процедуру, как все?
— «Пройти процедуру»? Это что, приказ, господин полицейский?
— Ладно, хватит, ты прекрасно знаешь, что я хочу сказать!
— Да. И ты тоже знаешь, что я хочу от тебя услышать. Тридцать лет вранья — это все же…
— Ладно, отлично. Но прежде позволю себе напомнить тебе, что все эти годы у меня не было иного друга, кроме тебя. Я выбрал тебя, одного тебя изо всех людей, потому что знал, что, несмотря на наше знакомство, ты останешься таким же, каким был. Знакомство со мной не было самым главным в твоей жизни: главной была Алиса. И в этом ты всегда был исключителен. Уникален.
— Пожалуйста, без лести, это вовсе ни к чему…
— Я серьезно. И говорю это не для того, чтобы доставить тебе удовольствие, а чтобы ты лучше понял то, что, кроме тебя, не знает обо мне никто из людей.
— Да ладно, слушай. Иудеи, христиане, мусульмане…
— Постой! Они не знают, они — верят.
— Это одно и то же…
— Вовсе нет! Иначе их называли бы не «верующие», а «знающие»! Так что даже те, кто верит в меня сильнее всех, не знают. Знание приходит со Смертью.
— И что?
— Представь себе на секунду, что я решил открыть людям свое существование. Допустим такую ситуацию: я прихожу на землю и являюсь перед всеми. Как по-твоему, что тут произойдет?
— Ух ты! Трудный вопросик! Реакций и сценариев могут быть тысячи!
— Именно. Но все же в одном можно быть совершенно уверенным: ничего никогда не будет, как раньше. Ни один человек не будет жить так, как жил до этого.
— Ну, это-то ясно!
— Ну так вот, этого-то я как раз и не хочу, и ты это знаешь. Я вам не хозяин, вы — не марионетки в моих руках. Вы свободны в ваших поступках, в вашем выборе. И пусть ты — исключителен и уникален, но, узнав, что после смерти что-то есть, ты стал бы жить по-иному. Ты не смог бы оставаться прежним. Вот почему я не стал говорить тебе об этом. Чтобы ты сохранил свободную волю.
— Ну да, свободная воля — это святое… Ладно, я все понял. Логика тут есть.
— Правда?
— Ну да, конечно, ведь это для моего же блага. В сущности, эта ложь была нужна, чтобы я жил нормальной жизнью. Ну,