Как давно это было? Неделя? Две? Может, больше?

Я ставлю на "больше".

Я чувствую, как оставшаяся часть моего рассудка медленно разрушается. Чего стоит такое существование? Где мне найти силы, чтобы продолжать бороться?

Хотя бороться было бы бессмысленно. Глупо. Борьба обеспечила бы мне дополнительное наказание.

Вот какой будет моя жизнь следующие пять лет? Постоянно находиться в промежуточном состоянии между зомби и человеком?

Всё, чем я когда-либо дорожила, исчезло. Если цель Стоунхарта состоит в том, чтобы показать мне, как мало контроля у меня осталось, ему больше ничего не нужно делать.

Интересно, что случилось с Розой.

Знает ли она, где я?

Несомненно.

Сделала ли она хоть что-нибудь, чтобы помочь?

Нет.

Я думала, что могу рассчитывать на нее. Я думала... Нет. Я останавливаю себя. Роза не имеет никакого влияния на Стоунхарта. Я помню голубя. Роза не сможет ничего сделать, чтобы помочь мне, пока я здесь.

Это не её вина. Я не держу на нее зла. Если я когда-нибудь увижу её снова... Я снова останавливаю себя. Увижу ли я её снова? Не уверена. Находясь в этой темной дыре, я ни в чем не могу быть уверена.

Стоунхарт хочет сломать меня. Я смеюсь. Я уже сломана. Я зашла так далеко, что ни размышление, ни самоанализ не спасут меня от бездны отчаяния.

У меня нет друзей, ни любви, ни цели или надежды, мечты или стремления.

Стоунхарт лишил меня всего этого.

Есть лишь сон, бодрствование и изнасилования.

***

Еду мне привозят на тележке. Стоунхарт делает это сам. Он оставляет её рядом на расстоянии вытянутой руки, а затем уходит.

Даже если он при этом ничего не говорит, я знаю, что это он. Я настолько привыкла к его присутствию, что с легкостью узнала бы его в толпе.

Отчасти я узнаю его по тому, как он дышит. Его дыхание медленное и контролируемое. Оно отражает его цели.

Его дыхание является полным отображением его голоса. Неужели, он приучил себя говорить так. Кажется, ему дается это настолько легко, но что-то подсказывает мне, что он практиковал его в юности.

***

Мне нужно с кем-нибудь поговорить. Я чувствую себя одинокой и полностью бесполезной.

Что я сделала, чтобы улучшить свою позицию со Стоунхартом с тех пор, как мне впервые был предоставлен доступ к его особняку? Ничего. Совсем ничего. С той минуты, как я вошла в его дом, меня преследовал промах за промахом.

Сначала я бросила ему в лицо бутылку с вином. Воспоминания пробуждают улыбку. Было весело. Затем комната наблюдений. Голубь. Ночное приключение в его кабинете.

Засыпая в тот день, я знала, чего ждать от него.

Я уже давно пришла к тому выводу, что всё плохое, что происходит со мной - это моя вина. Наказал бы меня Стоунхарт, если бы я только сделала то, о чем он меня просил?

Нет. Если бы я только была умнее, чуть более проницательной...сейчас всё могло бы быть по-другому. Я тоскую по тем временам, когда подарки что-то значили. Стоунхарт утверждает, что он человек слова, но он обещал мне, что заработанные мною подарки не отберут.

Мне хочется плакать. Он не отнимет их.

Что за глупая система, думаю я про себя. Зачем он рассказал мне о них, если он не собирался использовать их должным образом?

Вероятно, чтобы подразнить меня. Соблазнить обещанием конечной свободы.

Я переворачиваюсь в кресле. Ему не нужно было искушать меня подарками, чтобы заставить вести себя так, как ему хотелось. Всё, что ему нужно было сделать, так это оставить меня в темноте.

Потому что сейчас я уверена, что больше никогда не сделаю ничего, что могло бы вызвать недовольство Стоунхарта.

Внутри меня кипят дискомфорт и недовольство. Почему я была так глупа? Я жила в великолепном особняке с потрясающий видом на море. Я имела практически полный доступ ко всему.

Почему мне было этого недостаточно? Потому что я упрямая идиотка, вот почему.

Была ли моя жизнь такой уж плохой? Конечно, я должна была быть доступной для Стоунхарта в любое время, какое он захочет. Но это было незначительное неудобство по сравнению с тем, что происходит сейчас.

В лучшем случае это было замечательно. Я помню те ощущения, когда мы однажды занялись любовью в его кровати...

Конечно же всё это было ложью. Таким образом он показал, что имеет надо мной господство.

Сейчас же он относится ко мне, словно я не человек.

Оглядываясь в прошлое, я понятия не имею, какого черта я жалуюсь. Возможно у меня не было доступа во внешний мир. Но неужели всё было настолько плохо? Есть люди (монахи, отшельники), которые целенаправленно отстраняются от общества. Но в данном случае это не мой выбор.

Я пожимаю плечами. Я пытаюсь представить, что будет, когда всё это закончится. Стоунхарт сказал, что мы начнем всё с начала. Означает ли это, что мне снова придется зарабатывать подарки? Буду ли я снова ограничена столбом?

Хоть что-то. Я даже не буду жаловаться. Может быть мне даже позволят увидеть Розу.

Уверена, она будет рада поболтать. Мне нужно спросить у нее про Чарльза и гостевой домик.

Я зеваю. Усталость дает о себе знать. Нет смысла бороться с ней. Закрываю глаза и проваливаюсь в глубокий сон.

***

Я просыпаюсь от яркого света. Я проспала свои пятнадцать минут! Я ругаюсь и встаю. Сколько времени у меня есть?

Затем я замечаю нечто, что поражает меня: свет исходит снаружи.

Срань господня.

Я вращаюсь вокруг.

Жалюзи подняты. Холодное зимнее солнце заливает комнату.

Поверить не могу. Я смотрю в окно и дрожащей рукой дотрагиваюсь до ошейника. Что это?

Я слышу шаги позади себя и поворачиваюсь. Мои чувства находятся в состоянии повышенной готовности.

Я вижу, как приближается Стоунхарт, и сажусь обратно в кресло. Он улыбается. Улыбка едва касается его губ. Но за него говорят его глаза.

Он выглядит сильным и мужественным. Его волосы немного короче, чем я помню. Может он подстригся. А может и нет. Я не видела его лица в темноте.

Он останавливается передо мной и осматривает комнату. При виде него меня наполняют ненависть и отвращение. Но под этими эмоциями скрывается приступ страха.

Он садится рядом со мной и улыбается. Я прижимаюсь к спинке кресла. Я не хочу, чтобы он находился так близко ко мне, не средь бела дня, не когда я могу рассмотреть каждую красивую черточку его лица.

Какое-то время он смотрит на меня. Я улавливаю слабый аромат его одеколона, который усиливает его собственный запах, каким-то образом подчеркивая его мужественность.

- Лилли, - Стоунхарт ласково произносит мое имя.

Он поднимает руку, чтобы прикоснуться