Бриония и Джеймс понятия не имеют, в какие тупые разговоры приходится вступать Эшу чуть ли не каждый день, когда кто-нибудь в очередной раз спрашивает, почему его зовут Эш и живет он тоже в Эше, – можно подумать, он сам себя так назвал, в честь деревни. Когда получаешь имя в честь деда, или футболиста, или персонажа из кино, это еще куда ни шло. Но в честь деревни? Даже дети знают, что никого не называют в честь места жительства, если, конечно, ты не святой Августин, или какой-нибудь там святой Георгий, или святой Стефан – но и в таком случае ты сначала прославляешься, а уж потом люди называют в твою честь город. Вообще-то, когда вокруг никого нет, Эш потихоньку радуется, что его назвали именем дерева, обладающего магической силой. Но с ним редко такое случается, чтобы рядом никого не было. Он с ужасом ждет того времени, когда придется идти в среднюю школу в Сэндвиче или Кентербери – там все будут спрашивать, как его зовут и откуда он, и придется отвечать одинаково на оба вопроса, так что одноклассники наверняка примут его за недоразвитого. Он уже тренируется перед зеркалом: пожимает плечами и бросает небрежно: “Да так, из одной дурацкой деревни”, но получается пока не очень убедительно. Может, в доме случится пожар – в удачный момент, когда внутри не окажется ни людей, ни кошек (что вообще-то невероятно, поскольку в доме у Эша всегда кто-нибудь есть) – и им придется переехать?
– У Клем не такие вкусные пирожные, как у Флёр, – говорит Холли. – И одевается она жуть до чего странно. Но это, наверное, из-за того, что она снимает документальное кино и…
– А Флёр, по-твоему, не странно одевается?
– Нет. Флёр – классная. Она носит платья. И находит необычные сочетания в одежде.
Бриония вздыхает:
– Ну конечно, всем ведь известно, что платья делают людей классными.
– Что ты хочешь сказать этим своим тоном?
– Каким своим тоном?
– Иронизируешь, что ли?
– Ты-то откуда знаешь про иронию?
– Э-э… Из школы, наверное? Ну и вообще, мам, ты ведь сама носишь платья.
Это правда, носит. Только Флёр одевается так, как модели в модных журналах или худющие кинозвезды, с которыми она работает, а у Брионии одежда совсем как у Холли, только крой получше и цвета потемнее: платья джерси, просторные свитера с леггинсами, и все – из магазинов “Бэкстейдж”, “Масаи” или “Оска”. Раньше Бриония считала такие наряды привилегией толстяков. Нет, понятное дело: размер S и даже XS есть у одежды любого стиля, но любопытно все-таки, зачем худым людям носить вещи с расширенной талией и асимметричными складками. Почти все, что носит в последнее время Бриония, стирается в машинке при сорока градусах и не требует глажки. Бриония любит моду и стиль, а вот они ее – нет. Ей бы хотелось быть героиней Джейн Остин, а еще лучше – одной из своих бестолковых подружек, которые заботятся только о нарядах и отказываются выходить из дома в дождь, но для такого поведения Бриония толстовата. В этом сезоне в моде цветастые ткани и контрастные сочетания. Если ты тощая семнадцатилетняя девчонка, почему бы не нацепить зеленую юбку с красной кофтой? Но в возрасте Брионии контрастами лучше не увлекаться, а то люди подумают, что у тебя дома нет зеркала. А если принять во внимание еще и габариты Брионии, то в одежде контрастных цветов она будет похожа на арт-объект, построенный по госзаказу.
– Мам?
– Дай мне послушать.
– Может, послушаешь потом повтор программы, когда будешь заполнять дневник диеты? – предложила Холли. – Ну мам!
– Подожди.
– Мам? Сколько калорий в пирожном?
– В каком пирожном?
– Ну вот как в тех, которые испекла Флёр.
– Она их сама испекла? Я думала, купила. Погоди, она ведь, кажется, говорила, что их прислала Скай Тернер?
– Нет, мам, она сказала, что как-то раз Скай Тернер прислала ей пирожные. Но те, от Скай Тернер, были какие-то необычные, брауни с низким содержанием углеводов или что-то такое. А сегодняшние она сама испекла. Со всякими там пряностями, на магазинное совсем не похоже. Ну так сколько там калорий?
– Тебе можно не беспокоиться о калориях.
– Я не беспокоюсь, мне просто интересно.
– Думаю, примерно двести. Пирожные были довольно маленькие.
– То есть за один день можно съесть, типа…
Бриония бросила взгляд в зеркало заднего вида: Эш закатил глаза и стал похож на картофелину.
– Эш, не говори “типа”, – отрезала она. – Говори “примерно” или “приблизительно”.
– Типа семь с половиной пирожных, – подытожил Эш. – Круто.
– Да, но только если за весь день ты не съешь больше ничего другого, – уточнила Бриония.
– Круто, – прошептал Эш с восторгом.
– Сладости – это для малышей, – фыркнула Холли.
На вечеринке все девчонки делали себе бутерброды из белого хлеба с огромными кусками масла и медом и еще сверху посыпали все это сахаром, и никто из взрослых им слова не сказал. Взрослые были слишком заняты: курили в дальней части сада и обсуждали вопрос, с кем бы они, скорее, переспали – с пожарным или с анестезиологом, и смотрели фотографии из отпуска на чьем-то телефоне. Теперь у Холли внутри все как будто склеилось. А при мысли о съеденном сливочном масле (желтой блестящей поносине) хочется стошнить.
– Мам, как ты думаешь, сколько пирожных Флёр обычно съедает за день? Ну, или за неделю? Штук десять, пятьдесят или, скорее, сто? А, мам?
– Ты че, больная? Ты когда-нибудь слышала, чтобы человек мог за день съесть сто пирожных?
– Мам?
– Что? Ой, да кто ее знает. Я думаю, она просто печет их сразу побольше, а ест не так уж и много. По-моему, они ей нравятся скорее на вид, чем на вкус.
– Мама? – опять нудит Холли. – Так вот почему Флёр такая худая? Потому что только смотрит на пирожные, но не ест их?
– Ну откуда я знаю! Может, у нее просто хорошая наследственность. Она всегда была худой.
Хорошая наследственность. Так значит, вот в чем дело? А может, еще в том, что Флёр не ест чипсы огромными экономичными упаковками, пока никто не видит? А может, она, в отличие от Джеймса и Брионии, не выливает полбутылки оливкового масла в кастрюлю “здорового” овощного супа и, не в пример Джеймсу,