Не особенно задумываясь, как это выглядит со стороны, Патрацкий почесал голову, взбив на макушке остатки волос, дернул плечом, шумно выдохнул через нос и тоже залез в рот, вспомнив, что еще с ужина между зубами где-то в глубине застрял рубленый бифштекс с яйцом…
Мужик в горячке почуял в докторе своего и доверительно спросил:
– Ты их тоже видишь?
– Кого? – спросил доктор, нервно озираясь, пока Двое-из-ларца примеривались, как надо мужика вязать.
– Червяков, – ответил мужик, «доставая» очередного «нематода» изо рта и внимательно рассматривая.
– Конечно, вижу, – не стал переубеждать больного опытный доктор. – Ишь, как извивается, зараза!
Женщина с ужасом смотрела на чудного доктора, сопоставляя его с мужем.
Откуда ей было знать, что с психами спорить нельзя!
Патрацкий забегал кругами по комнате, при этом он крепко чесал голову, оставляя ногтями на лысине багровые полосы, подлетел к «трехногому» столу, припертому к стене и комоду, стукнул кулаком и сказал как можно убедительнее:
– Мужчина! Надо срочно ехать в больницу. Червяков могут вывести только там!
Мужик не возражал. Женщина тоже.
Момент просветления – понимание возобладало над галлюцинациями, потому запойный без всяких споров побрел к машине, по пути смахивая с головы «тараканов» и отплевываясь «червяками». В машине Патрацкий усадил больного в салон «рафика», туда же загрузились на привычные места Саша с Гошей. А сам доктор устроился рядом с водителем, чтобы показывать дорогу в психоприемник на Потешной улице, куда обычно и отвозили алкашей еще задолго до Ивана Бездомного.
Патрацкий был уверен, что водители все тупые, города не знают и им обязательно надо показывать маршрут. Поэтому водители его тоже ненавидели. А кому понравится, когда тебе под руку постоянно говорят: «Притормаживай, прибавь газу, направо, налево, перестраивайся, вон знак. Куда ты гонишь? Подуди ему! Включи сирену! Обгоняй, обгоняй!»
Садясь, Патрацкий все тем же начальственным голосом дал указание фельдшерам:
– Сопроводительный лист оформите!
Сопроводительные листы, или сопроводки, которые в те времена валялись везде – и в кухне вместо подкладки под горячий чайник, и в туалете, и в водительской комнате, для записи счета при игре в домино, – лежали у фельдшеров во всех карманах…
Неизвестно, кто это сделал, ясно только, что кто-то из них написал одну сопроводиловку на больного, а другой – на доктора, в примечании которой в творческом порыве добавил: «Больной в халате самовольно сел в машину 03 и выдает себя за врача».
В приемное отделение Патрацкий вбежал, оставив запойного мужика с фельдшерами. Зачем-то потрогал и раскидал журналы, лежащие на столах, несколько раз хлопнул дверью, убедившись, что спецзамок не сломался, а заклинен нарочно, и налетел на дежурную медсестру, которая пришла выяснить – что там за шум в приемном?
– Где врач? Мы больного привезли! – Медсестра хлопала глазами, зевала, а доктор Наполеон, не получив ответа, выскочил в длинный коридор, чем совершил непростительную, можно сказать, роковую ошибку.
Коридор психоприемника – это сакральное место, куда больному можно пройти только в сопровождении санитара, только в одном направлении – в сторону палат. А вот так бегать, да еще и кричать, размахивая руками, – запрещено, потому что такое поведение отвлекает от дела и злит работников психиатрической службы.
Купцов с Короедовым, которые отлично помнили все правила поведения в психушке, придерживали под руки мужика с «белочкой» и двери в коридор не касались. Они остановились в смотровом кабинете психиатра и терпеливо ждали, пока их примут.
Обе сопроводиловки они положили на стол.
Патрацкий, который помчался по коридору, выкрикивая: «Где врач?», – вернулся, так и не найдя никого. То ли от усталости старый скоропомощник забыл правила, то ли наплевал на них – не знаю. Он еще несколько раз выскакивал в коридор, кричал: «Кто-нибудь, примите больного!»
Наконец явился одуревший от безумных суток, сверкающий исцарапанной лысиной и добролюбовскими очками в железной оправе психиатр.
Он подошел к столу, взял верхний сопроводок, прочитал и спросил, зевая:
– Патрацкий кто? – и вопрошающе поглядел на Двух-из-ларца.
Влетевший в смотровой кабинет следом за психиатром и успевший проверить все незапертые комнаты, Наполеон плечом саданул шкаф и, долбанув по обидевшей его дверце кулаком, сказал:
– Ну – я! Я – врач Патрацкий!
– И давно он с вами? – спросил психиатр, обращаясь к стоящим фельдшерам.
– С утра, – предельно честно ответили Двое-из-ларца.
Патрацкий, не придавший значения этому диалогу, поскреб затылок, а потом, больно тыкая пальцем в грудь психиатра, сказал:
– Мы больного привезли. У него – белая горячка. Вы понимаете? Принимайте его скорее! И мы поехали! Нас ждут больные люди! – Патрацкий умолчал о том, что больше всего надеется хоть часик подремать на подстанции.
Психиатр поглядел на Наполеона и молча вышел с его сопроводиловкой в руках.
Спустя пару минут в смотровую, хрустя суставами и зевая, вошли два здоровенных санитара, которые спросили:
– Кто Патрацкий?
– Я – Патрацкий! – немедленно отозвался Наполеон.
– Пошли! – пригласили санитары.
– Пошли, – согласился он. Но на всякий случай добавил: – Я – врач!
– Да мы знаем, – ответили санитары, и доктор, совершенно успокоившись и ничего не подозревая, пошел с ними.
В санитарной комнате парни ловко вытряхнули врача «Скорой помощи» из халата и одежды, оставив в одних трусах, потом так же ловко напялили на него лиловую байковую пижаму без воротника и карманов с растянутой резинкой на штанах, так что они спадали при каждом шагу. Потом санитары завели доктора в отделение, где в палатах без дверей и с решетками на окнах пытались спать еще с полсотни различных психов, принятых днем и ожидающих подробного осмотра и сортировки по отделениям.
– Вон свободная койка, ложитесь.
Вот только тогда Патрацкий понял, что попался.
Он рванулся к двери, но не тут-то было. Открывалась она специальным ключом, и этот замок работал отлично.
Доктор поскребся, поорал, что он – врач! Ему ответили, что это всем известно и, в конце концов, когда впрыснули в ягодицу аминазину, он подергался и затих.
А Двое-из-ларца тем временем сдали мужика в горячке, спокойно доработали смену до восьми утра и с чувством выполненного долга, уйдя с подстанции, завернули до ближайшей пивной.
Доктора Патрацкого хватились только через два дня, когда он не вышел на работу. Дома его тоже не было. А на вопрос, где он может быть, Короедов, задумчиво глядя на Купцова, сказал:
– В психушке, наверное. Где ж еще?
Обалдевший от такой наглости, и, к счастью, воспринявший реплику Короедова всерьез, старший фельдшер стал обзванивать психбольницы и в самом деле нашел Патрацкого в больнице Ганнушкина. Он бы, может быть, на этом успокоился – мало ли врачей с ума сходит на «Скорой помощи»? Если бы Короедов не добавил, уходя:
– Значит, где оставили, там и лежит?
– То есть, как это «где оставили»?
И тут Короедов, конечно, рассчитывая на понимание начальства, сознался, что они уложили Наполеона в психушку. Как бы случайно. Пошутили. Заполнили сопроводиловку, а