Наверху, где из стены, нависая над залом ожидания, выдавались офисы паромной администрации, раздались какие-то звуки. Инферны предпочитают устраиваться в маленьких, высоко расположенных помещениях. Лестница была одна, ступени в середине провисали, словно старый фартук. Под действием моего веса первая же, к несчастью, заскрипела.
Это не имело значения — Сара уже должна знать, что кто-то тут есть, — но дальше я пошел осторожнее, после каждого шага дожидаясь, пока лестница перестанет качаться. Парни из Архива предупреждали меня, что терминал бездействует уже лет десять.
Используя преимущество медленного подъема, я оставлял на ступенях кое-какие предметы из своего рюкзака. Накидку с блестками, миниатюрную рождественскую елку, альбом «Элвис ноет Евангелие».
Черепа, выстроенные в ряд, смотрели на меня сверху, с лестницы. Я уже видел помеченные таким образом логовища, отчасти нечто вроде заявки на свою территорию — предостережение другим хищникам держаться подальше, — отчасти нечто такое, что инфернам просто… нравится. «И вновь никакой тебе свободной воли, — подумалось мне, — обычные биохимические процессы в мозгу, определяющие эстетические предпочтения настолько же предсказуемые, как и покупка мужиком средних лет красного спортивного автомобиля».
Носком ботинка я отшвырнул один из черепов во тьму, он покатился по полу с негромким «ка-бум-ка-бум-ка». Когда эхо растаяло вдали, я услышал чье-то дыхание. Интересно, узнала ли она мой запах?
— Это я! — негромко окликнул я, не особенно рассчитывая на ответ.
— Кэл?
Я замер, не веря своим ушам. Никто из бывших девушек, которых мне удавалось выследить, не говорил ни слова и уж тем более не произносил моего имени. Однако я узнал голос Сары — даже дребезжащий, иссушенный и ломкий, это был ее голос.
— Я здесь, чтобы помочь тебе, — сказал я.
Никакого ответа, кроме топота крысиных лапок. Даже ее дыхания не было слышно: инферны умеют не дышать, существуя за счет кислорода, запасаемого в цистах паразита.
Передо мной тянулась галерея с рядом дверей покинутых офисов. Сделав несколько шагов, я заглянул в первый попавшийся: мебель отсутствовала, на сером ковре были видны впечатанные в него маленькие квадратики. Не самое скверное место для работы, между прочим: большие окна выходят на гавань — вид изумительный, даже несмотря на разбитые и грязные стекла. По ту сторону реки лежит Манхэттен, шпили и окна зданий в деловой части города светятся оранжевым в лучах заходящего солнца. «Странно, что Сара оставалась там, откуда виден остров, столь любимый ею, — недоумевал я. — Как она могла выносить это? Может, она все же другая».
На полу валялось несколько пузырьков из-под крэка, старая одежда и снова человеческие кости. «Интересно, где она охотилась, — настойчиво вопрошал я сам себя, — и как получилось, что Дозор не зафиксировал эти убийства?» У хищников есть одна особенность: они оставляют на любой экосистеме огромный статистический след. Поместите около двух десятков убийц даже в самый большой город, и они будут бросаться в глаза, словно охваченный огнем дом. Последнюю тысячу лет эта болезнь развивала в себе способность оставаться как можно более незаметной, однако любителям человечинки все труднее и труднее прятаться. В конце концов, жертвы-люди имеют сотовые телефоны.
Я вышел в коридор, закрыл глаза и снова прислушался. Ничего. Когда я открыл их, Сара стояла передо мной. В голове промелькнула ужасно тривиальная мысль: «Она похудела». Жилистое тело почти полностью скрывали ворованные обноски — словно у ребенка в одежде не по росту, с чужого плеча. Как всегда при встрече с «бывшей» после долгого перерыва, возникло ощущение чего-то сверхъестественного при виде трансформации, которую претерпело знакомое лицо.
Я могу понять, почему легенды называют их прекрасными: героиновое изящество, но без скверной кожи. И взгляд у инферна такой напряженный! Адаптированные к темноте, их зрачки и радужные оболочки огромны, а кожа вокруг глаз оттянута назад, больше обычного обнажая глазные яблоки. Словно кинозвезды, они всегда выглядят удивленными и почти совсем не мигают.
Одно короткое, ужасное мгновение я думал, что снова влюблен в нее. Но нет — это был просто ненасытный паразит внутри меня.
— Сара… — выдохнул я.
Она зашипела. Инферны ненавидят звук собственных имен, потому что он ранит перепутанные каналы их мозга так же, как проклятие. Но она позвала меня по имени…
— Убирайся, — прозвучал дребезжащий голос. В ее глазах я видел голод — инферны всегда голодны, — но есть меня она не стала бы, я был слишком хорошо ей знаком.
Крысы заметались вокруг ног, думая, что надвигается убийство. Я с силой топнул специальным, защищающим от крыс ковбойским сапогом, и они бросились врассыпную. Этот звук заставил Сару обнажить зубы, и живот у меня свело. Пришлось напомнить себе, что она не станет есть меня, не сможет есть меня.
— Я должен забрать тебя отсюда. — И сжал фигурку в кармане.
Инферны никогда не сдаются без борьбы, но Сара была моей первой настоящей любовью. Может быть… Она ударила, словно молния, открытой ладонью по макушке; удар был настолько силен, что возникло ощущение, будто лопнула барабанная перепонка.
Я зашатался, сделал шаг назад. Мир вокруг звенел, новые удары обрушились на живот, вышибая дух. И потом, лежа на полу, чувствовал на груди вес Сары, ее тело, жилистое, словно мешок, битком набитый разъяренными змеями, ее густой запах бил мне в ноздри.
Она оттянула мою голову назад, обнажила горло, но потом замерла; в ее странно мерцающих глазах явно отражалось какое-то сражение. Что это было? Любовь ко мне? Или просто проклятие хорошо знакомого лица?
— Кафе на углу Первой авеню и Восьмой стрит, — быстро заговорил я, взывая к воспоминанию о ее любимой пиццерии. — Ванильная водка на скалах. «Вива, Лас-Вегас!» — И, чтобы подчеркнуть последнее, добавил: — Второе имя его матери было Любовь.
При этом втором напоминании об Элвисе Сара зашипела, словно змея, ее руки с длинными хищными когтями потянулись ко мне. Ногти инфернов, точно у трупов, продолжают расти, даже когда вся остальная плоть тает, и ее ногти были такие искривленные, такие черные, как высохшая оболочка жука.
Я остановил ее, назвав пароль нашего общего счета в видеомагазине, отбарабанив номер ее сотового телефона и имена золотых рыбок, которых она бросила, когда сбежала. Сара содрогнулась: упоминание о старых, хорошо знакомых вещах, когда-то таких важных, обрушилось на нее, словно удар. Потом она испустила вой, снова оскалилась и вскинула когтистую лапу…
Я вытащил из кармана фигурку и сунул ей в лицо. Конечно, это был Король, в черном, как на «Возвращении-68», с кожаным браслетом на запястье и четырехдюймовой гитарой. Единственный подарок на память, который я сделал сам себе, украв прямо из-под носа ее соседки по комнате спустя неделю после исчезновения Сары, инстинктивно понимая, что она не вернется. Хотелось сохранить хоть частичку ее.
Сара взвыла, сжала пальцы