Андрей посмотрел грустно на Буриславовича и кивнул согласно:
– Да, всё верно ты говоришь, Лавруш, ну где же такого взять то мне, чтобы грамоте был обучен, и честный был, свой до донышка, да к тому же проверку уже прошедший?
Старшина посмотрел внимательно в глаза командиру и тихо со значением проговорил:
– А ты присмотрись к Парфёну, Иванович, он ведь из новгородских купцов-суконщиков будет, грамоту и счёт ведает отменно, я тут сам убедился в том, когда намедни попросил его помочь с учётом остатков продуктов. Вон три грамотки, да за пол часа мне набросал, – и протянул свитки Сотнику.
Тот быстро их просмотрел и понял, что действительно в усадьбе есть грамотный человек, хорошо разбирающийся в математических действиях и грамматике, а главное аккуратист изрядный. Настолько всё было чётко и аккуратно изложено да разнесено по видам и количеству учёта «как по полочкам», да ещё с общим суточным потреблением и рационом, а также выходу по порциям на среднего взрослого человека или ребёнка да вообще-вообще на всё население усадьбы.
– Да-а! –протянул Сотник, – Нужно срочно брать!
– Ну вот, и я о том же – облегчённо вздохнул старшина.
Парфён сидел в избе на лавочке и молол на ручной мельнице пшеничную крупу для вечерней каши. Попал он в усадьбу из разбойничьего стана злодея Свири Кривого вместе со всем остальным отбитым там полоном. В том полоне и мужиков хватало, но особенно было много баб и девок из тех, кого злодеи захватывали в ближайших землях новгородской Деревской пятины или в избиваемых ими торговых караванах. Использовали разбойники своих пленников для всех тяжёлых и грязных работ, при этом нещадно их истязая и не сколько не заботясь об одежде и пропитании. Долго, как правило, страдальцы не выдерживали, умирая от мук голода и побоев, а на их место тут же набирали новую партию жертв. Так и работал годами этот страшный конвейер, пополняя телами умученных пленников ближайший овраг.
Но вот пришла Обережная сотня, уничтожила злодеев и освободила всех тех, кому только посчастливилось выжить. Одним из этих счастливчиков как раз то и был Парфён, в прошлом успешный новгородский купец-суконщик, весельчак, песенник, балагур и просто красивый и статный мужчина. Теперь же это была только тень былого. В торговом караване купца, что был уничтожен разбойниками, погибла вся его семья, что возвращалась с ним в Новгород из Владимира. Ещё там погибло всё его дело со всем товаром и со всеми его людьми. Но самое главное, погибло все то, что держит человека в этом мире. Погиб сам смысл жизни и его существования. Вот и оправившийся от голода и истязаний Парфён уже не был тем былым весельчаком да заводилой, как прежде. А был он спокоен, тих и задумчив. Делал всё аккуратно, прилежно да с тщанием, но так…без огонька, замкнувшись в себе. И весь вид его говорил: «Коли нужно, так и ладно, сделаю всё то, что скажите», а после сидел, прислонившись к печи, и что-то всё вспоминал да опять думал о своём.
Андрей зашёл в избу, окинул её взглядом, приметив чистоту и порядок. Посмотрел на хозяек, что замешивали в кухонном закутке кислое тесто, разминая и тиская его своими крепкими закатанными по локоть руками, и проговорил тихо:
– Бабоньки, извините, мне нужно поговорить с Парфёном Васильевичем. Сказано это было очень спокойно и вроде как с просительной вежливой интонацией, но и двух минут не прошло, как вся орава женщин с детьми, что только что там находилась, пулей вылетела за дверь, не забыв ещё вытащить из своей «оружейки» мастера Кузьму, да при этом плотно закрыла входные двери.
Авторитет у Сотника в поместье был непререкаемый!
– Присаживайся, Парфён, присаживайся, – попросил Сотник вскочившего мужчину, –Если ты не против, я тоже рядышком с тобой присяду и спину погрею. Эх! Хороша печка! Нравится? – и посмотрел на бывшего купца.
Парфён снова попробовал вскочить, но был вежливо придержан на месте рукою Сотника.
– Царская печка, Хозяин, удивительная просто. Не в жизнь такого чуда не доводилось мне видеть, везде ведь очагами у нас топят, а дымы в волоковые оконца да верхние продухи выводят. От того-то и дымно всё время в избах наших, да и так вот как здесь спину уже не погреешь, – тихо сказал, улыбнувшись, собеседник.
– Да-а…–протянул Сотник, – Эту печь ладил иноземный мастер-печник Аристарх. В ней много секретов скрыто в виде тепловых камер и всё тех же поддувов да всяких хитрых продушин. А самое главное, ты прав, тепло и уютно человеку жить в избе с такой чудо-печью, да и готовить в ней пищу очень даже удобно и приятно будет. Ещё второй вопрос у меня к тебе, Васильевич, будет,– и посмотрел прямо в удивлённые глаза своего собеседника, отвыкшего уже и от обращения то к себе по отчеству,– Много ли на Руси сирот да беспризорных детишек ты видел?
– Да порядком всегда их, иной раз вон сердце кровью обливается, глядя, как побираются они на паперти у церквей, все обмороженные да в струпьях иль язвах. А сколько их по домам ходит, корочку хлеба выпрашивая, и любую работу предлагают сделать, только бы накормили бедолаг! У нас ведь, что не год, то недород или мор, да пожар какой, я уже про набеги врага или вот этих же разбойников не говорю, – и его глаза блеснули огнём. Не каждый родич готов приветить сироту, ибо и своих-то «семеро по лавкам» и прокормить их порой нет уж никаких сил. Вот и ходят малыши да мучаются, пока не упокоятся бедные, – и, тяжко вздохнув, неожиданно для себя выговорившись, перекрестился на образа «в чистом углу».
– И третий вопрос у меня к тебе будет, – твёрдо произнёс,