Лазить по скалам в бушлатах и грязных берцах — то еще удовольствие. Был даже момент, когда Шут едва не спланировал вниз с двенадцатиметровой высоты. Это примерно то же самое, что и экстренно эвакуироваться с четвертого этажа на землю. Кости переломать — раз плюнуть. Конечно, нам приходилось действовать аккуратно, помогать друг другу.
В итоге сложный участок мы преодолели, но только для того, чтобы подойти к другому подобному участку. Кэп Игнатьев старательно изучал карту, но здесь весь рельеф местности был практически одинаковым — все сплошь изрезано скалами, спусками и подъемами. Прокладывать оптимальный маршрут становилось все сложнее.
Из-за постоянного нахождения в обуви — на ногах появились мозоли. Они постоянно давали о себе знать, но никто не жаловался.
Вскоре попалось достаточно большое ущелье, обойти которое было нельзя. Вот тут нам пришлось изрядно попотеть.
Перед тем, как лезть через очередное препятствие, решили сделать короткий привал и перекусить. У нас еще оставалось немного хлеба, сало и тот самый китайский сухой паек. Насчет него мнение, конечно, было неоднозначное.
Вообще, граница с Китаем достаточно далеко отсюда, но различные товары из Поднебесной, можно было встретить в любых уголках Союза, за счет обмена. Этим уже никого не удивить было нельзя, уж военных людей точно. Я помню, что когда в прошлой жизни служил на северном Алтае, так у нас с китайцами даже был обменный курс — две банки тушенки и банка сгущенки, на одну большую банку китайской мясной еды. Качество у нее было дерьмовое, наше оказалось куда лучше. Но наши все равно были в восторге — типа иностранная еда, круто же. А по факту, зачастую там были рога да копыта с жиром. Точнее, даже не так. Шустрые китайцы быстро наловчились делать два вида консервированного мяса — одно, качественное, для своих собратьев, а второе для обмена. Вот как раз второй тип и разлетелся по всему СССР. В самом начале его с радостью загребали, надеясь, что там что-то путевое, а по факту было одно сплошное разочарование.
К концу моей службы на эту китайскую говядину уж смотреть никто не хотел. Даже бродячие собаки и те, ели ее неохотно.
Сейчас же кушать нам хотелось, будь здоров, поэтому воротить носом не приходилось. По-братски разделив остатки хлеба и нашинковав ножом последнюю часть копченого сала, мы быстро употребили их все-таки приступили к галетам и тушенке.
Вскрывать банку вызвался — кто? Конечно же, Шут. Самый инициативный, спец по всему, что плохо лежит. Вот не совру, если скажу, что Паша Корнеев в каждой дырке затычка. Зато он был надежен, почти как швейцарские часы и с ним было весело. Пока он вскрывал банку, всю помял, погнул края и забрызгал все мясным соком. Материал банки — алюминий, но какой-то слишком уж мягкий. Явно косоглазые братья сэкономили не только на том, что в «коробке», но и на самой коробке.
Запах у мяса, кстати, был так себе. Вроде и пахнет, но не особо аппетитно. Собственно, это и натолкнуло меня на мысль, что нам попался именно тот самый экспортный вариант «для всех». Наконец, изрядно помучавшись, Паша ее победил. Ни вилок, ни ложек у нас естественно не было. Было два ножа — один наш, другой трофейный. Именно они и заменили всей группе столовые принадлежности.
— Ребят, а вроде ничего выглядит! — пробормотал Герц, скептически глядя на густую коричневую жижу вперемежку с белыми бляшками жира, среди которой застыли куски, похожие на мясо. — Запах только смущает.
А банка-то большая — на килограмм. Для восьми человек наестся сложно, но «червячка заморить» вполне. А жижу можно и хлебом вымакать.
— Да все нормально! — со знанием дела, хмыкнул Урду. — Китайцы же едят! Я слышал, они свою армию хорошо снабжают!
— А никого не смущает, что сухой паек валялся в машине без присмотра? — поинтересовался медик. — Чего ж его тот водитель сам не сожрал?
— Ха! Их в колонии и так неплохо кормят. Я слышал, что в исправительных учреждениях с питанием все хорошо. Местами даже лучше, чем в армии.
— Хватить болтать! Быстрее поедим, быстрее выдвинемся! — поторопил нас Кэп.
— Паша, ты первый! — я протянул ему нож.
Шут облизнулся, взял нож, аккуратно поддел кусок мяса ножом и быстро сунул в рот. Принялся жевать.
Как менялось его лицо, нужно было видеть. Сначала, с мимикой все было нормально, затем пошла первая реакция — видно было, что мясо, мягко говоря, не очень. Жевал он вяло, с явной демонстрацией того, что это не вкусно. Мы наблюдали за ним с интересом — у всех на лицах застыла сочувствующая полуулыбка, но со смесью живого любопытства. Только Кэп старался не подавать виду. Правда, под завывания голодных желудков это было проблематично.
Наконец, Корнеев справился. Проглотил.
— Ну, как?
— Говно бродячей узбекской собаки и то лучше будет! — выдал вердикт Паша.
Мы расхохотались.
— А почему узбекской? Ты что, пробовал?
— Нет. Но предполагаю, что оно все равно лучше, — пояснил Шут, затем взял нож, подцепил из банки еще один кусок и сунул его в рот. А потом передал нож Герцу. Этим он вселил в нас уверенность, что все не так уж и плохо.
Радист поступил точно так же. Ну а куда деваться? Голод не тетка!
Я был четвертым. Когда я попробовал сие творение китайской пищевой промышленности, то понял, что наше однозначно лучше. Вообще, могу со всей уверенностью заявить, что какую-бы тушенку я ни пробовал, советская лучше всех. Вот серьезно.
На вкус было похоже, будто несвежую говядину сначала хранили где-то с нестиранными носками, потом пересолили, залили жирным томатно-соевым соусом и законсервировали в банку. А перед этим корова сильно испугалась чего-то.
— Ну и гадость! — отмахнулся Самарин. — Да у меня куры дома в деревне такое бы жрать не стали. Как китайцы это едят?
— Да они и лягушек едят!
— Не, то французы! — заметил Игнатьев. — А у китайцев, я слышал, есть какое-то блюдо, называется ласточкино гнездо. Берут настоящее гнездо, что птица спроектировала, убирают оттуда все ветки, перья. Как-то там распаривают под водяной баней, добавляют приправы и все. Можно есть!
— Птичьи фекалии? — поразился Шут. — Серьезно?
— Ну да, — кивнул я. — Они и тараканов и гусениц едят. Вообще