Некоторые женщины действуют под влиянием гнева. Они хватают монтировку и идут к машине мужа. Разбивают ветровое стекло, вдребезги разносят фары, оставляют вмятины на металлическом корпусе.
Если бы женскую ярость было так легко утолить, на дорогах просто не осталось бы машин.
Хамелеон Саймон тем временем превратился в психолога. Прямо как в телешоу — внимательный, чуткий, отзывчивый и полный сострадания.
Он говорил о чувстве вины, которое «разъедает меня», о «проблемах с доверием», о моих «оскорбительных подозрениях».
Затем переключился на нашу совместную жизнь.
Жаль, что все так закончилось, — тому виной мое «тяжелое наследие»: это он о том, как мой отец пытался меня утопить. Саймон нисколько мне не верил и, скорее всего, втайне крутил пальцем у виска: первая бредовая выдумка Клэр.
Если, конечно, ему не лень было поднять руку.
Может, ему и насмешки было для меня жалко.
— Я по-прежнему беспокоюсь о тебе, — сказал он. — Правда.
Это не так. Развод стирает все.
К сожалению, меня он стер недостаточно тщательно.
Я появилась снова, как застарелое пятно.
— Клэр, прошу тебя, это всего лишь трагическое стечение обстоятельств.
Его голос доносился словно издалека — воображение унесло меня прочь. Моей дочери Мелоди сейчас двадцать один, она только что окончила колледж. В этом альтернативном будущем она просит меня не волноваться по пустякам: «Ой, мам, ну ты типичная МО» — сокращение от «мать-одиночка». Затем сцена из прошлого: Мелоди снова восьмилетняя девчушка, играющая на берегу. Море сверкает в лучах солнца. Она зовет эти отблески бриллиантами.
Конечно, это странно — вот так перемещаться из прошлого в будущее, от реальности к иллюзиям. Иногда я «вспоминаю» будущее, как если бы оно случилось на самом деле. Прошлое и будущее смешиваются, словно краски на палитре художника. В такие моменты нереальным кажется только настоящее.
Для Саймона это очередное доказательство моего безумия. Так ему легче будет выстроить линию защиты.
Но я не могу лишать Мелоди будущего, пусть даже вымышленного.
Снова она. Плещется в бассейне, а Макс учит ее плавать. Все смеются. Вот Мелоди верхом на пони, а Макс держит поводья. Давно минувшие праздники: Мелоди открывает рождественские подарки, Макс по традиции разрезает индейку на День благодарения.
Мой муж Макс. Моя дочь Мелоди.
Раньше у меня была семья.
— Ты согласна, Клэр? — спросил Саймон. — Давай спишем все на… небольшой нервный срыв.
Это Саймон в образе кроткого и всепрощающего друга.
Я по-прежнему молчала. Он издал усталый протяжный вздох.
— Ты ведешь себя просто по-детски.
А теперь он разочарованный отец.
Сколько у него обличий?
Ава любит повторять, что мужчины — совсем как мальчишки, которые наперегонки несутся к обрыву. Им ни за что не сорваться в пропасть, считают они. Саймон тоже верит, что может спокойно ходить по самому краю.
— Клэр, ты меня слушаешь?
Мягкий заботливый голос. Можно подумать, он мой ангел-хранитель. Совсем как отец — оба делали вид, что переживают за меня. Как жаль, что я стала жертвой столь мрачных фантазий. Счастье не за горами, говорили они, просто избавься от этих зловредных иллюзий. Не зацикливайся, говорили они хором. Забудь о прошлом. Особенно о своих выдумках.
Порой кажется, будто их губы кружат возле моих ушей.
Они без конца повторяют: Это все ложь.
Иногда я зажимаю уши руками, только бы их не слышать.
Совсем как сумасшедшая.
Раз или два я даже кричала. Молча.
В своих мыслях.
Никто не услышит.
— Я не могу допустить, чтобы это повторилось, Клэр, — сказал Саймон. — Ни со мной, ни с тобой. И уж точно не с Шарлоттой или Эммой.
И напоследок его коронная роль: Саймон — великодушный защитник. Никогда не думает о себе. Всегда старается оберегать других. Раньше это были мы с Мелоди. Теперь это Шарлотта и Эмма. Всегда кто-то найдется, но ложь от этого не становится правдой.
— Прошу тебя, вспомни, чем это закончилось в прошлый раз, — говорит он.
Мы наконец-то добрались до точки, которой всегда заканчиваются подобные разговоры, — угрозы.
На первый взгляд она завуалированная и едва заметная, но меня она бьет наотмашь, будто пощечина.
С меня хватит.
— Ты помнишь, как выглядела Мелоди? — спросила я ледяным тоном.
— Это был несчастный случай, Клэр. Она села в шлюпку. Был шторм, и шлюпка перевернулась.
— А почему она вообще оказалась в шлюпке, Саймон?
Саймон разозлился.
Он никогда не ответит на этот вопрос.
— Я имею право на счастье, — сказал он твердо, с достоинством, будто рыцарь на страже священных законов. — Ты не сможешь мне помешать.
Он повесил трубку.
Я вибрировала, как камертон, по которому ударили изо всех сил.
Отложив телефон, я вышла во двор навстречу утреннему солнцу. Было жарко, на небе ни облачка. Яркий свет слегка успокоил мои разгулявшиеся нервы.
И вдруг я почувствовала себя неуютно — вся как на ладони, легкая мишень.
Беззащитная, точно олень в открытом поле.
Я вернулась в дом и включила телевизор, чтобы отвлечься.
— Этим утром под опорами пирса Санта-Моники было обнаружено тело девушки.
Утонувшая девушка.
Мелоди тоже утащили волны.
Это очень роднит.
Союз утопленниц.
На экране полицейские на пляже склонились над черным мешком с телом.
— Личность жертвы и причина смерти пока не установлены.
Много лет тому назад, когда я изучала в Париже историю искусств, я прочла о юной утопленнице. Ее тело несли воды Сены. Девушку не смогли опознать и прозвали «L’Inconnue» — Незнакомка. Ее посмертная маска обрела невероятную популярность в среде парижских художников. Повсюду в их студиях висели ее изображения. Немецкие девушки взяли ее внешность за образец. Она стала романтическим идеалом.
Я снова проскользнула в вымышленное будущее. Мелоди шестнадцать, она читает в своей комнате. На стене, рядом с постером Эми Уайнхаус, изображение Незнакомки.
Я закончила одеваться и быстро оглядела себя, чтобы убедиться, что все в порядке, прежде чем отправляться на первое занятие. Небольшие скромные серьги. Туфли на низком каблуке. Светло-розовая шелковая блузка. Черная юбка до колена. Я использую минимум макияжа и поверх светлой помады наношу блеск. Нижнее белье не просвечивает. Ничего вызывающего.
— Всех, кто владеет какой-либо информацией, просят обратиться в отделение полиции Лос-Анджелеса по следующему номеру…
Я схватила блокнот и записала номер — сама не знаю зачем. Утопленница была мне незнакома. Кроме того, она мертва, мне уже не удастся ее спасти. Может быть, всему виной новый кабельный канал Femme Fatale[2]. Накануне показывали фильм, где женщина в дождевике убегала от преследующей ее машины.
Эта сцена напомнила мне о том, как тремя днями ранее я решилась написать Саймону. Как я запаниковала, написав одну-единственную зловещую фразу:
Я не дам тебе снова это сделать.
Героини нуарных фильмов отважны и умны. Они знают, как себя вести, как правильно разговаривать, как выбраться из сложной ситуации. Они всегда на шаг впереди своих преследователей.
Опередить Саймона будет гораздо сложнее.
Его слова до сих пор звучали в моей голове: Ты не сможешь мне помешать.
У него есть чем подкрепить угрозы. Деньги. Влияние. Он успешный адвокат с кучей известных клиентов.