канцелярии они вспоминали события минувшей ночи и обсуждали предстоящие задания. Ночь обошлась без происшествий, никого не перевели в другое отделение, новых больных не поступило. Женщина из «4С», Сигрид, все еще лежала в изоляции, и, согласно принятому накануне вечером решению, ее продержат там как минимум еще две недели. Ката слушала и одновременно пробегала глазами ночные отчеты и результаты анализа крови трех амбулаторных больных, собиравшихся на капельницу. У одной из них, пожилой женщины по имени Андреа, которую Ката помнила с прошлых визитов, лейкоциты были пониженные, но не настолько, чтобы прописывать ей лекарства. Новеньких среди них не было, что облегчало задачу; все три уже были записаны на прием, каждая к своему специалисту. У молодого парня девушка записалась на прием к соцработнику при больнице и ожидалась к трем часам. Никого из больных в отделении не выписывали домой и не переводили в хоспис в Коупавог[3].

После собрания Ката поспешила заказать анализ крови для пациента, которому опять предстояло ставить капельницу, если от предыдущего курса лечения ему не станет хуже; поскольку лекарства оказывали на костный мозг подавляющее воздействие, порой случалось, что иммунная система оказывалась парализована из-за недостатка лейкоцитов, – и тогда приходилось откладывать лечение или временно класть пациента в стационар, чтобы за ним было можно наблюдать. Позвонил водитель автобуса с автовокзала и сообщил, что сейчас им привезут больного на такси – одного из пациентов, которому ставили капельницу. Ката ответила, что встретит его у входа.

Она сделала еще несколько звонков, заказала в палаты покрывала и пожаловалась, что пульт управления телевизором не работает. Затем послала свою коллегу Фьоулу в провизорскую за свежими дозами медикаментов, взяла кресло-каталку и покатила ко входу встречать Кьяртана – того, кто звонил с автовокзала. Ему было тяжело ходить. Немного подождав, увидела, как к дверям больницы подъезжает такси, помогла Кьяртану заплатить своей карточкой, вылезти из машины, подвела его к креслу-каталке и предложила сесть.

– Я сам дойду, – сказал он, помотав головой. Ката ничего не ответила, только ласково улыбнулась и подождала, пока он все же усядется.

Если ей не изменяла память, Кьяртан был фермером, с хутора где-то под Боргарнесом, держал коров, овец и экономку-португалку, которая иногда готовила маленькое экзотическое блюдо – сам Кьяртан называл его «патас», а у Каты были веские основания полагать, что речь идет о тапас. Он был неразговорчив, и в его прошлые визиты Ката заметила, что телевизор он смотрел, не двигая глазами; как будто просто пригвождал их к экрану или стене над ним, чтобы не глядеть вокруг: на лекарства, текущие в его жилы по трубкам, на других пациентов, которые то бледнели, то отекали, совсем как он сам, и сливались со стенами. После того как Ката узнала, что у него уже нет в живых ни родителей, ни братьев, а экономка мало знает по-исландски, она предложила ему записать его на консультацию к психотерапевту.

– Это как тот придурок – Вуди Аллен? – сказал тогда Кьяртан, смотря отсутствующим взглядом. При наихудшем раскладе, если придется назначить паллиативное лечение (вероятность чего постоянно возрастала), – он, может быть, перестанет робеть и разоткровенничается. Но бывали и такие пациенты, которые даже на смертном одре сдерживали слезы из опасения показаться ненормальными или еще какими-нибудь. Показать, что их переполняют чувства. Как будто это что-то постыдное.

Она покатила Кьяртана по наклонному коридору на второй этаж и завезла в гостиную в своем отделении.

По пути из гостиной в бедре у Каты что-то щелкнуло. Ногу пронзила колющая боль, она громко выругалась и взглянула на ничего не выражающее лицо санитарки, катившей перед собой тележку.

– Зараза, – прошипела Ката чуть тише и потерла бедро. – Ты что, по сторонам не смотришь?

– Тот же вопрос, – надменно ответила девушка. Ее грудь была тугой, а халат расстегнут так низко, что было видно ложбинку между грудями; брови – выщипанные черные черточки, при том что сама девушка была блондинка; лицо скрыто под толстым слоем макияжа. Она и раньше обращала на себя внимание Каты – из-за того, что однажды во время воскресного дежурства от нее пахло вином. Ката тогда спросила: «Что это за деваха?» – а Инга уточнила: «Ты про эту телку?»; и тогда Ката впервые услышала, что это слово применимо не только к сельскохозяйственным животным.

Не успела она найти ответ, девушка зашагала прочь. Недолго помешкав, Ката направилась в другую сторону, вышла с территории отделения, заперлась в туалете и завопила так громко, что до конца смены у нее еще звенело в ушах.

2

По дороге домой Ката заглянула в торговый центр на площади Эйдисторг, где обычно делала покупки. В мясном отделе она долго переминалась с ноги на ногу и обсуждала с мясником самую горячую новость недели – зарплату членов комиссии в каком-то банке, но вскоре им это надоело, и они переключились на погоду: тут хотя бы было о чем поспорить.

– Подряд трех дождливых дней не бывает, – отрезал мясник, вытирая руки о передник.

– Интересная теория, – заметила Ката и усмехнулась (последнее продавцу, кажется, не понравилось). – То-то я смотрю, тучи на небе все копятся и копятся… По мне, тогда уж лучше дождь: так хотя бы честнее.

– Дождь – это хуже всего, – ответил он, помотав головой.

На носу у него были очки: маленькие, квадратные, в тонкой, почти незаметной оправе. Когда мясник глубоко задумывался или робел (это у него накладывалось одно на другое), он брался за очки средним и большим пальцами и резко сдвигал их вверх по переносице. Что-то в его движениях убеждало Кату в том, что мясник никогда их не чистит; в конце дня он оттирал руки дочиста, но на очках был многомесячный слой крови животных, и с них зараза опять переползала на пальцы – когда он глубоко задумывался – и на все, к чему он прикасался вне работы: жене, детям, внукам, зубной щетке. Если б его лицо просканировали ультрафиолетом, оно, несомненно, показалось бы почти сплошь белым от разложившихся частичек крови и протеина.

Они не стали продолжать разговор; Ката попросила триста граммов рыбного полуфабриката. На кассе она прихватила глянцевый журнал, чтобы почитать за едой, а затем сходила в винный магазин и купила две бутылки белого вина и «Малибу».

В прихожей по привычке позвала «Ау!» – но никто не отозвался. Тоумас еще раньше прислал ей эсэмэску, что раньше десяти домой не придет. Она убрала продукты в холодильник и включила духовку. Пока та разогревалась, быстро прошла в спальню, а там переоделась в халат и осмотрела свои ногти. Наносить макияж ей не особенно нравилось, но, насмотревшись на то, во что превращаются ногти пациентов после онкологической терапии (меняется цвет, появляются полоски,