— Наше будущее.
Старина Джин мне не родной отец, но я уже не представляю свою жизнь без него. Кем бы ни были мои родители, они наверняка знали, что Старина Джин — самый надежный холостой китаец во всей Атланте, и поэтому оставили меня с ним. В Китае Старина Джин был школьным учителем, поэтому передал мне все свои знания. Несколько дядюшек, которых Старина Джин пустил жить с нами, — батраки, копатели канав и бурильщики — по очереди присматривали за мной, но кормившей меня матери Робби платил именно Старина Джин. И он же остался со мной, когда остальные разъехались.
Старина Джин цедит чай, и его дыхание понемногу выравнивается.
— Да, на наше будущее. — Медленно вдохнув, Старина Джин отставляет чашку. — Как ты смотришь на то, чтобы снова устроиться к Пэйнам?
Я слишком громко фыркаю, но лицо Старины Джина остается невозмутимым.
— Ты серьезно?
Старина Джин кивает:
— Сможешь каждый день видеться с Ноэми.
— Это было бы чудесно, но…
— И сможешь кататься на Картофелине.
У меня в памяти всплывает образ нашей вороной кобылы. Старина Джин еле уговорил мистера Пэйна, чтобы тот не позволил старшему конюху Джеду Криксу застрелить Картофелину — еще жеребенка, — когда ее из-за хромоты отвергла мать. Мистер Пэйн сжалился, отдал Картофелину Старине Джину и даже разрешил ему за отдельную плату держать лошадь в поместье.
— Она уже совсем большая, — добавляет Старина Джин. — Очень умная, как и ты.
Если не брать в расчет чувство неловкости от возвращения туда, откуда тебя уволили, особняк Пэйнов — прекрасное место: его окружают великолепные пейзажи, там обильно кормят, да и хозяйка обычно очень добра, хоть и редко бывает дома. Конечно, Кэролайн, дочь миссис Пэйн, во многом отличается от матери, но ее отправили учиться в пансион.
Старина Джин вертит чашку, разглядывая ее содержимое.
Захочет ли миссис Пэйн снова меня нанять?
— Никто не станет класть в корзину тухлое яйцо, которое однажды уже выбросили.
Старина Джин переводит безмятежный взгляд на керосиновую лампу, висящую под потолком, и мне кажется, что он сперва додумывает какую-то свою мысль и только потом до его сознания долетают мои слова. Но через мгновение он произносит:
— Ты никогда не была тухлым яйцом.
Словно в подтверждение своих слов Старина Джин шумно принюхивается. Тут его тело снова начинает содрогаться, но он крепко сжимает челюсти, чтобы не выпустить кашель наружу. Старина Джин поднимается со своего табурета и ставит его на место. Кивнув мне вместо пожеланий доброй ночи, Старина Джин бредет к своей «обители».
Я наскоро навожу порядок и ухожу в свой угол: он распложен под типографией и отгорожен занавеской, на которой Старина Джин вышил лошадей. Когда дядюшки уехали, Старина Джин предложил мне перебраться туда, где он живет сейчас, в тихий закуток под домом, но мне нравится мой угол, застеленный ковриком, который я сплела из старой фланели. К тому же мне совсем не хотелось расставаться с переговорной трубой, ведь только с ее помощью я могу подслушивать разговоры семейства Белл.
Натянув ночную рубашку и толстые носки, я тянусь через возвышение, которое служит мне кроватью. Я достаю шерстяной кляп из отверстия, расположенного над подушкой: когда оно закрыто, звук с нашего конца переговорной трубы не может донестись до ушей Беллов.
Из трубы вылетает легкий ветерок, колеблющий пламя керосиновой лампы, что стоит на деревянном ящике — он играет роль моей прикроватной тумбочки. До меня доносится эхо размеренных шагов мистера Белла. Точные математические расчеты мне неизвестны, но Старина Джин считает, что «слышимое» пространство расположено вокруг рабочего стола, а он находится почти над моим углом.
Беллы спорят. Я молюсь, чтобы их разговор не был связан с тем, что в подвале завелись крысы.
— Тысяча шестьсот подписчиков, а этот ни на что не годный «Трубач» уже преодолел отметку в три тысячи. Черт бы побрал эту тетушку Эдну с ее нелепой колонкой советов, — гремит голос издателя. — Это просто позор.
Голос мистера Белла имеет только два уровня звучности: громкий и очень громкий. Я представляю его пунцовое полное лицо с мешками под сверкающими гневом глазами.
Я задерживаю дыхание. Мне грустно слышать огорченный голос мистера Белла, но, по крайней мере, для нас со Стариной Джином еще не все кончено.
Тираж газеты «Фокус» сократился, когда недавно в нем появилась смелая статья Нэйтана. В ней он выступил против предложения разделить трамваи Атланты по расовому признаку. А тираж издания «Трубач», наоборот, взлетел до небес благодаря колонке советов. Овчарка Беллов по кличке Дера — это сокращение от Выдержка — звонко гавкает и принимается стучать хвостом. Дере не стали купировать хвост, как это происходит с большинством овчарок. Мне нравится думать, будто сам Бог, Великий Пастырь, повелел, чтобы хвост Деры остался нетронутым.
— Можно добавить больше картинок, — предлагает Нэйтан, произнося последнее слово как катинок. Хотя родители Нэйтана — выходцы из Новой Англии, сам он слегка растягивает слова, отчего из них порой выпадают звуки. Старина Джин говорит, что в моей речи тоже проскальзывает южный акцент. — У «Трубача» на страницу приходится по меньшей мере две штуки.
— Пустая трата места. Картинки нужны только детям.
В комнате наступает тишина. Даже хвост Деры становится неподвижным. Я почти чувствую, как у Нэйтана повышается температура, и стремлюсь к нему всем сердцем. Нэйтан — мой старинный друг, пусть даже он об этом не догадывается. У нас много общего: например, мы оба любим земляной орех (Нэйтан называет его арахисом), терпеть не можем репу и очень хотим быть услышанными.
Пол царапает какой-то деревянный предмет: наверное, Нэйтан опустился на один из стульев, стоящих у рабочего стола. Я представляю, что он, чтобы скрыть свое разочарование, начинает набрасывать политическую карикатуру, которая легко могла бы попасть в журнал «Шалун».
— Что с твоей статьей про гриб, поражающий гикори? — громогласно спрашивает мистер Белл. — Люди хотят знать, почему их деревья перестали расти.
— Жду, пока гриб поразит и меня, — бурчит Нэйтан. Если у меня когда-нибудь будет муж, надеюсь, он окажется таким же находчивым, как Нэйтан, только не таким ворчливым.
— А если тебе непременно нужна статья о паразитах, — продолжает Нэйтан, — позволь мне написать разоблачение Билли Риггса. У «Конституции» кишка тонка, чтобы рассказать всю правду.
В статьях газеты «Конституция» Билли называли «дельцом», но Беллы считают, что он торгует грязными секретами. В прошлом году один молодой человек, который получил в наследство целое состояние, сколоченное на продаже бурбона, повесился, когда какой-то недоброжелатель растрезвонил, что богатый наследник предпочитает обществу дам мужскую компанию. Беллы заподозрили в покупке и продаже этой тайны Билли Риггса.
Мистер Белл громко фыркает:
— Может,