И современное общество продолжает напоминать расширенный зал милгрэмовской лаборатории, только вместо поддельного экспериментатора в белом халате в нем множество поддельных авторитетов в самых разных масках: масс-медиа, корпорации, политики, пропагандисты всех мастей, проповедники и гуру, «отцы наций» и «мужья отчизны», судящие обо всем «звезды» сцены и экрана – и несть им числа. А миллионы граждан до боли напоминают наивных подопытных, не способных решительно сказать «нет» глупостям избранной, полуизбранной и не выбиравшейся власти и послушно вовлекающихся в популистские авантюры и несбыточные мечтания, в перспективе которых не лабораторная имитация удара током, а социально-политические, экономические и экологические катастрофы, тысячи и тысячи реальных жертв, горящие города и годы страданий. Попытки же рассеять смертельно опасную наивность вызывают такую агрессию и ненависть, что начинаешь бояться слишком быстро приблизить крах карточного домика и быть им накрытым одним из первых.
Я имею более чем 20-летний опыт консультирования семей, в которых кто-то из близких оказался в так называемых деструктивных культах, манипулятивных и эксплуатирующих группах, члены которых верят, что обрели свое счастье, несмотря на явное несоответствие такого ощущения реальному положению дел. За это время практически все мои коллеги, с которыми довелось работать по этой проблеме, ушли из данного направления, как мне кажется, по причине фактически нулевой эффективности. Сектанты воспринимают любое поползновение на критику их субъективной реальности буквально как угрозу покушения на их жизнь, – но разве это можно сказать только о сектантах?
И с чем мы остаемся, со всем этим знанием возвращаясь в лабораторию С. Милгрэма к его чудовищному пыточному электроприбору, пусть и декоративному? Что он открыл один из поведенческих фреймов, из которого человеку некуда деться? Что можно поставить галочку, внести этот фрейм в реестр и принять как объективную неизменяемую данность?
Сам С. Милгрэм определенно мыслил оптимистичнее:
«Мне думается, что темы подчинения личности групповому давлению, конфликта совести и власти и той конструктивной роли, которую играют группы в жизни личности, – это центральные вопросы опыта личности в социуме. То, что мы, появившись на свет, попадаем в социальную матрицу, – это основа человеческого бытия, однако каждый из нас борется за то, чтобы быть личностью. Без социальной матрицы невозможно строить жизнь, она снабжает нас языком и привычками, достойными цивилизованных людей, дарует нам цели, ценности и драгоценное общество себе подобных. Но как только нам даруют систему ценностей, она становится нашим личным достоянием, и тогда человеку приходится бороться, чтобы отстоять свою индивидуальную совесть, суждения и критическое мышление под давлением толпы и власти, которая навязывает ему свои представления.
Самые яркие черты человечества – то, что люди получают от других: язык, навыки рационального мышления, человеческие ценности. Однако человек, чтобы сохранить в себе самое лучшее, зачастую вынужден в одиночку противостоять толпе и власти. Человек усваивает эти ценности, а потом должен их отстаивать – иногда в борьбе с тем самым обществом, от которого их получил. Хотя на человека зачастую оказывают колоссальное давление, чтобы он отказался от критического мышления, шел на сделку с совестью и отказывался от своей человечности, зачастую он оказывается упорным и стойким, выдерживает сиюминутное давление и снова обретает силу и целостность духа. Однако же, как показывают наши эксперименты, так бывает не всегда. Но это идеал, к которому стоит стремиться».
В этой цитате С. Милгрэм трижды упоминает критическое, рациональное мышление как важнейшее качество, позволяющее личности противостоять групповому и властному давлению. Является ли оно тем спасительным средством, которое может дать человеку вырваться из болота сансары его самообманов, или, как хорошо сказала Карин Шульц на одной из TED-конференций, «выйти за пределы этого крошечного, закошмаренного пространства правоты и посмотреть вокруг, друг на друга и обратить внимание на необъятность и сложность, и тайну Вселенной, и быть в состоянии сказать: „Ого! Я не знаю. Может, я ошибаюсь“?»[6]
Да, та же самая закошмаренная собственной правотой индивидуальная конструпретация позволяет не только истово предохраняться от признания своих ошибок и уютно гнить в застойной вере своего совершенства, но и научаться аналитической рефлексии, логике, примирению со своим несовершенством и ограниченностью и открытости аргументированной критике. Человек способен поверить практически в любую свою – или чужую – фантазию, и когда он каким-то образом обретает веру в критическое мышление, то она по крепости ничем не уступает любым другим верованиям, зато по рациональности и полезной эффективности оказывается абсолютно вне конкуренции.
Что же мешает овладению критическим мышлением не двумя-тремя, а хотя бы двумя-тремя десятками процентов населения? Кажется невероятным, что фантастический вклад критического, то есть научного, мышления в преобразование нашей материальной среды, средств коммуникации и образа жизни не вызывает сам по себе сильного желания приобщиться к его волшебной силе у всех хоть сколько-нибудь разумных граждан любого возраста. Все просто должны, вроде бы, неистово требовать от системы образования, парламентов, президентов и правительств, чтобы их неотложно обучили тем чудодейственным принципам и техникам мышления, благодаря которым ученые и инженеры успешно запускают марсоходы, создают невероятные гаджеты и искусственный интеллект, развивают генную инженерию, решают казавшиеся неразрешимыми загадки устройства Вселенной и спасают ранее неизлечимых больных. Массовых демонстраций с лозунгами «Обеспечить каждого гражданина критическим мышлением!», однако, почему-то не наблюдается, хотя представляется очевидным, что это и есть первоочередная задача для социума XXI века.
Вряд ли является случайным, что та же академическая среда, что породила С. Милгрэма, еще за почти четыре десятилетия до его знаменитого эксперимента стала и почвой для первого в мире теста критического мышления – теста Уотсона-Глейзера (Watson-Glaser™. Critical Thinking Appraisal), разработанного в 1925 году профессором Goodwin Watson и студентом E. M. Glaser в Columbia Teachers College. Спустя 65 лет, в 1990 году, была завершена организованная Американской философской ассоциацией двухлетняя работа методом Дельфи большой группы экспертов (выработка экспертного консенсуса) по созданию стандартной модели критического мышления. Результаты были зафиксированы в итоговом докладе «Критическое мышление: отчет об экспертном консенсусе для целей образовательного анализа, оценки и обучения».[7]
К настоящему времени в мире (англоязычном) разработано огромное множество учебных курсов критического мышления от уровня детского сада до самого продвинутого бизнес-образования, десятки или даже сотни тестов критического мышления любой профессиональной направленности – от вспомогательного медперсонала до топ-менеджеров. Одна страна за другой признает овладение критическим мышлением первоочередной целью всех ступеней образования и важнейшим компонентом профессиональной квалификации.
Старейшая и ведущая профессиональная организация США по продвижению критического мышления в образовательные и прочие массы, The Foundation for Critical Thinking, даже обозначила своей целевой миссией формирование «критического общества» (critical society) и «критической личности» (critical person), а недавно создала петицию с требованием