ТАВРИС: И что потом?
МИЛГРЭМ: Не прошло и недели, как по рядам аспирантов поползли слухи: «Встают! Встают!» Эта новость вызвала изумление, восторг и восхищение. Студенты ходили к Гудману на поклон, словно он обнаружил какой-то величайший секрет выживания в нью-йоркской подземке, а на следующем семинаре он объявил, что половина тех, к кому он обратился с просьбой, встали и уступили ему место. Ему не пришлось даже приводить причину.
Однако в рассказе Гудмана мне бросилось в глаза одно несоответствие. Он обратился лишь к 14 пассажирам, а не к 20, как мы рассчитывали. Поскольку обычно Гудман очень добросовестно относился к заданиям, я спросил, почему так вышло. Он ответил: «Не мог – и все. Это было одно из самых трудных заданий в моей жизни». Была ли это какая-то личностная черта самого Гудмана или его слова открыли нам глаза на фундаментальное свойство общественного поведения в целом? Выяснить это можно было лишь одним способом. Каждый из нас должен был повторить эксперимент – не исключая ни меня самого, ни моего коллеги профессора Ирвина Курца.
Откровенно говоря, несмотря на опыт Гудмана, я считал, что задача очень проста. Я подошел к сидевшему пассажиру и приготовился произнести волшебные слова. Однако они словно застряли у меня в горле и не желали выходить. Я стоял, словно окаменелый, – а потом отошел, так и не выполнив задания. Студент-наблюдатель уговаривал меня попытаться еще раз, но я был сокрушен и парализован своей неспособностью ничего сказать. Я убеждал себя: «Не будь таким трусишкой! Ты же сам дал студентам это задание! Как ты будешь смотреть им в глаза, если не сумел выполнить собственное требование?» Наконец после нескольких безуспешных попыток я подошел к какому-то пассажиру и выдавил: «Простите, сэр, вы не уступите мне место?» Меня охватила неизъяснимая паника – но тут незнакомец встал и уступил мне место. Тут меня ждал второй удар. Сев, я ощутил непреодолимое желание вести себя так, чтобы оправдать свою просьбу. Голова у меня сама собой склонилась между коленей, я чувствовал, как лицо у меня побелело. Я не играл. У меня и правда было такое чувство, будто я сейчас умру. И третье открытие: стоило мне выйти на следующей станции, как все напряжение как рукой сняло.
ТАВРИС: Какие глубинные общественные принципы выявляет подобный эксперимент?
МИЛГРЭМ: Во-первых, это указывает на мощные механизмы подавления, которые мешают нам нарушать общественные нормы. Попросить человека уступить место – это тривиально, однако высказать эту просьбу необычайно трудно. Во-вторых, это подчеркивает сильнейшее стремление обосновать просьбу, для чего нужно, чтобы у тебя был больной или усталый вид. Должен подчеркнуть, что это не простое притворство, а полное погружение в свою роль в социальных взаимоотношениях. Наконец, поскольку все эти сильные чувства синтезируются в определенной ситуации и ею ограничиваются, это показывает, как влияют на поведение и чувства непосредственные обстоятельства. Стоило мне выйти из поезда, как я почувствовал себя гораздо лучше и вернулся в нормальное состояние.
ТАВРИС: Судя по вашим словам, реакция у вас была типичной для испытуемых в эксперименте по изучению подчинения. Многие из них чувствовали себя обязанными исполнять приказы экспериментатора и ударять током невинную жертву, хотя ощущали при этом сильнейшую тревогу.
МИЛГРЭМ: Да. Случай в метро позволил мне лучше понять, почему некоторые испытуемые подчинялись приказам. Я на собственном опыте понял, как им было тревожно, когда у них возникала мысль отказать экспериментатору. Эта тревожность создает прочный барьер, который нужно преодолеть и при важных поступках – отказе подчиниться властям, – и при тривиальных – просьбе уступить место в метро.
Вы знаете, что есть люди, предпочитающие погибнуть в горящем здании, лишь бы не выбежать на улицу без штанов? Неловкость, стыд и страх нарушить тривиальные на первый взгляд нормы зачастую ставят нас в безвыходное положение и обрекают на непереносимые мучения. И это не мелкие регулирующие силы в общественной жизни, а самые ее основы.
ТАВРИС: Можете ли вы порекомендовать похожий эксперимент для тех из нас, кто живет в городах без метро?
МИЛГРЭМ: Если вы считаете, что нарушить общественные ограничения легко, сядьте в автобус и запойте. Как полагается, во все горло, никакого мурлыканья себе под нос. Многие скажут, что нет ничего проще, однако способен на это лишь один из сотни. Главное – не думать, как запоешь, а сделать это. Только в действии полностью понимаешь, какие силы определяют социальное поведение. Потому я и экспериментатор.
ТАВРИС: Однако мне представляется, что многие эксперименты при всей их занимательности не идут дальше того, что подсказывают чувство и чуткость. Вашу работу по исследованию подчинения зачастую критикуют словами «Это мы и так знали». Ведь сотни лет истории человечества пестрят случаями, когда люди исполняли приказы. Что пользы проводить эксперимент, подтверждающий исторические данные?
МИЛГРЭМ: Цель исследования подчинения – не подтвердить или опровергнуть исторические данные, а изучить психологическую функцию подчинения, какие для него нужны условия, какие механизмы защиты оно задействует, какие эмоциональные силы заставляют человека подчиняться приказам. Критическое замечание, которое вы приводите, – это все равно что сказать, мол, всем известно, что от рака умирают, так зачем его изучать?
Далее, людям трудно отличить то, что они знают, от того, что они только думают, будто знают. Самый яркий показатель нашего невежества по поводу подчинения – то, что, когда психиатров, психологов и так далее просили предсказать поведение испытуемых в ходе моего эксперимента, они катастрофически ошибались. Например, психиатры говорили, что лишь один из тысячи способен нанести даже самый слабый удар, так что ошиблись они в 500 раз.
Более того, мы должны задаться вопросом, действительно ли люди усваивают исторические уроки. А может быть, всегда есть «тот, другой», ни стыда, ни совести, который подчиняется властям, даже если при этом приходится нарушить элементарные моральные нормы? Думаю, многим трудно признать, что сами они потенциально способны на безграничное подчинение власти. Чтобы общество осознало эту проблему, нам следует задействовать все доступные педагогические средства – в форме как истории и литературы, так и экспериментов.
Наконец, если одна группа критикует эксперименты только за то, что они просто подтверждают исторические данные, не менее красноречивая группа яростно отрицает, что американские граждане способны подчиняться приказам в такой степени, какую показывает мой эксперимент, а следовательно, отмахивается и от меня самого, и от