Его внимание больше привлекала блондинка-официантка, лавирующая с подносом пустой посуды в гуще толпы. Пятьдесят пар глаз следили за ней с одобрением. Рикки она показалась похожей на ту высокую девушку, с которой Льюис в июле сбежал в Грейт-Фоллз, но она, наверное, уже бросила его, а значит, сейчас Льюис сидит в точно таком же баре, как этот, и точно так же сдирает со своего пива этикетку.

Рикки поднял свою бутылку, приветствуя его через все мили между ними.

Четыре бутылки и девять песен кантри спустя он встал в очередь в мужской туалет. Вот только эта длинная очередь уже протянулась через весь зал, и в прошлый раз он видел, что некоторые парни мочились и в мусорные урны, и в раковину. Воздух был настолько едкий и затхлый, что едва ли не хрустел у Рикки на зубах, когда он случайно открывал рот. Здесь было не хуже, чем в сортире на буровой, но там можно просто расстегнуть молнию на ширинке в любом месте и облегчиться.

Рикки вышел из очереди и допил свое пиво, потому что копам дай только волю поймать индейца с пивной бутылкой в толпе возле бара, и стал пробираться к выходу, чтобы глотнуть свежего воздуха и облюбовать какой-нибудь столб, который срочно нужно полить.

У выхода вышибала хлопнул своей мясистой ладонью по груди Рикки, посоветовал пока не выходить и добавил что-то насчет подсчета по головам и целой пожарной команды.

Рикки посмотрел в открытую дверь на толпу буровых рабочих и ковбоев, ожидающих возможности войти в бар; они сверкали на него глазами, но ни о чем не просили. Эту очередь ему пришлось бы потом растолкать или опять ждать возможности попасть внутрь. Но выбирать времени уже нет. Еще минута-две – и из него польется так, что по-любому надо оказаться в каком-нибудь месте, где он сможет это сделать, не обгадив одежду.

Он наверняка способен отстоять полчаса в очереди, чтобы еще немного поглазеть на ту блондинку-официантку. Рикки боком протиснулся мимо вышибалы, кивнув в знак того, что знает что делает, и какой-то рабочий сразу же занял его место.

Даже не было времени притормозить рядом с баром, поднять лапу и помочиться на кучу дымящихся мешков возле мусорных баков. Рикки просто двинулся вперед, прямо к грузовикам с буровой, припаркованным более или менее ровными рядами, и его прорвало на ходу, не успел он остановиться. Ему даже пришлось слегка откинуться назад: струя била, как из пожарного шланга.

Он зажмурился, охваченный таким наслаждением, какого давно не испытывал, а когда открыл глаза, то понял, что он здесь уже не один.

И приготовился дать отпор.

Только глупые индейцы пытаются прошмыгнуть мимо банды крутых белых парней, каждый из которых уверен, что место, которое ты занимал в баре, должно по праву принадлежать ему. Белые спокойно относятся к Вождю, который регулирует натяжение цепей в бригаде, но когда речь заходит о том, кому позволено глазеть на белую женщину, ну, это уже совсем другое дело.

«Глупец, – сказал себе Рикки. – Глупец, глупец, глупец».

Он взглянул вперед, на капот, через который собирался перевалить, скользнув на бедре, на кузов грузовика, который, он надеялся, не набит доверху всякими железками, о которые он может сломать лодыжки, потому что он уже собирался туда рвануть. Группа белых парней может избить индейца до полусмерти, да, нечего и сомневаться, в здешних горах такое случается каждые выходные. Но сперва им надо его схватить.

А теперь, когда, по его прикидкам, он стал легче на целых три фунта жидкости и быстро трезвеет, ни один из них, даже если он бывший чемпион по бегу, и пальцем не ухватит Рикки за рубашку.

Рикки улыбнулся сам себе плотно сжатыми губами, кивнул, подбадривая себя и перебирая в уме все ружья, хранящиеся за сиденьем его грузовика, оставленного на буровой. Когда он сбежал из резервации, он забрал их все, даже ружья дядюшек и деда – они все стояли в одном чулане у входной двери, – а потом еще захватил большой мешок с разнокалиберными патронами, решив, что некоторые из них должны к ним подойти.

Идея заключалась в том, что в Миннеаполисе ему понадобятся деньги на первое время, а ружья превращаются в наличные быстрее, чем любой другой товар. Но потом он нашел работу по пути туда. И задумался о том, что дядюшкам нужно будет заполнить морозильник припасами на зиму.

Рикки дал себе обещание вернуть все ружья по почте на обширной парковке бара для буровиков в Северной Дакоте. Но не придется ли разобрать их на части и отправить в отдельных свертках, чтобы ружья перестали быть ружьями?

Рикки этого не знал, но точно понимал, что в данный момент ему не помешало бы помповое ружье калибра.30-06. Пострелять, если дело дойдет до этого, но главным образом просто резко повернуться и оставить полукруглые отпечатки ружейного ствола на щеках, на лбу и на грудных клетках, а для челюстей идеально подойдет конец приклада.

Может, ему и придет конец на этой парковке в луже собственной мочи, но, по крайней мере, чумазые белые парни запомнят этого черноногого и в следующий раз дважды подумают, увидев другого индейца в их баре.

Жаль, Гейба нет рядом. Гейб любил такие стычки – он играл в ковбоев и индейцев на всех парковках в мире. Он бы издал свой дурацкий боевой клич и просто бросился драться как черт. Он как будто уносился на сто пятьдесят лет назад и проживал так каждый день своей нелепой жизни.

Но когда ты с ним, с Гейбом… Рикки прищурил глаза, снова кивнул сам себе, собираясь с силами. Он должен сделать вид, постараться быть похожим на Гейба. Когда Рикки был с Гейбом, ему всегда хотелось издать такой же боевой клич, чтобы, когда он повернется лицом к этим белым парням, он почувствовал себя с томагавком в руке. Почувствовал, что его лицо разрисовано резкими, грубыми черно-белыми узорами и, может, с одной-единственной красной полосой справа шириной в палец.

Года летят, приятель.

– Так, – произнес Рикки, сжимая руки в кулаки. Его грудь уже вздымалась, он обернулся, чтобы покончить с этим, стиснул зубы, не боясь предстоящего удара.

Но… никого?

– Что за?.. – произнес Рикки и осекся, потому что там все-таки что-то было.

Огромный темный силуэт, перебирающийся через совершенно неуместный жемчужно-белый «Ниссан».

Не лошадь, словно ударом промелькнуло у него в голове. Рикки невольно улыбнулся. Это же вапити[4]? Большой, упитанный молодой олень, у которого ума не хватило понять, что сюда ходят люди, а не животные. Он один раз фыркнул и перепрыгнул на грузовик справа от него, оставив на красивом, обтекаемом капоте маленького «Ниссана» вмятину, из-за которой его края загнулись кверху, как у