Дерганой походкой к ним приближался некто высокий, мертвенно-бледный и такой тощий, что руки и ноги его напоминали корни дерева, а лицо – кусок рассохшейся кожи, натянутый на череп. С головы в беспорядке ниспадали длинные седые волосы.
– Я так понимаю, это обычное зрелище? – прошептала женщина.
Спутник ничего не ответил. Нескладное тощее существо проковыляло мимо – навстречу другому незнакомцу, такому же высокому, но закутанному в истрепанную темно-серую хламиду с капюшоном.
На невольных слушателей ни первый, ни второй внимания не обращали.
– Идущий по Граням, – произнес тот, что в капюшоне.
– Ты позвал меня сюда… на переговоры.
– Да, позвал.
– Долго же пришлось ждать.
– Могу тебя понять, Идущий.
– Почему именно теперь? – спросил седовласый и по всем признакам давно мертвый великан, наклонив голову.
Некто в капюшоне немного повернулся. Женщине показалось, что он смотрит на ее растерзанного пса.
– Отвращение, – был его ответ.
Идущий по Граням тихо и сипло рассмеялся.
– Что это за убогое место? – послышался еще один голос, и из переулка выплыла некая фигура неясных очертаний. Она была не плотнее тени, но создавалось впечатление, будто она идет, опираясь на трость. Рядом из ниоткуда возникли два – нет, четыре, нет, пять! – огромных чудищ.
Жрец издал сдавленный возглас.
– Гончие Тени! Если бы мой бог видел это!
– Возможно, он сейчас смотрит вашими глазами.
– Нет, едва ли.
Тень приблизилась к Идущему по Граням и его закутанному в хламиду товарищу. С каждым шагом она становилась все плотнее; черная трость ударяла по земле, взметывая облачка пыли. Гончие разошлись в стороны, что-то вынюхивая. Ни к погибшему псу, ни к зверю, лежащему у ног жреца, они не проявляли никакого интереса.
– Убогое? – отозвался тот, что в капюшоне. – Пожалуй, соглашусь, Престол Тени. Своего рода некрополь – поселение для тех, кто больше не нужен. Оно не знает времени и не несет пользы. Таких мест много, и они повсюду.
– Говори за себя, – огрызнулся Престол Тени. – Только посмотрите на нас: собрались и ждем. Ждем. О, будь я из тех, кто соблюдает приличия!.. – Внезапный смешок. – Будь среди нас хоть кто-то приличный!
Гончие разом повернулись и, вздыбив шерсть, уставились вдаль. По главной улице что-то двигалось им навстречу.
– Еще один, – прошептал жрец. – Да, еще один – и последний.
– И это тоже повторится? – спросила женщина.
Ее вдруг охватил страх. Кто-то идет. О боги, кто-то идет!
– Завтра будет так же? Скажите!
– Скорее всего, нет, – помедлив, ответил жрец и перевел взгляд на лежащую в пыли собачью тушу. – Нет. Думаю, что нет.
Со стороны холмов доносились громовые раскаты, из туч сыпались мириады нефритовых стрел. Со стороны улицы послышался грохот массивных колес.
Женщина повернулась на звук.
– Наконец-то, – сказала она с облегчением. – Это за мной.
Когда-то он был чародеем из Крепи, но отчаяние толкнуло его на измену. Аномандру Рейку, впрочем, не было дела ни до отчаяния, ни до других оправданий, которыми сыпали Овраг и ему подобные. Те, кто предал Сына Тьмы, удостоились поцелуя Драгнипура, и где-то в этом вечном мраке посреди сонмища пленников мелькают знакомые лица и глаза, в которые можно заглянуть. Только что в них увидишь?
Ничего, кроме отраженного там собственного отчаяния.
Эти и другие редкие мысли сами по себе не были ни плохими, ни хорошими, однако то, как вольно они приходят и уходят, казалось издевательством. Невесомые, как смех, они в любое мгновение могли упорхнуть под чужие небеса и там резвиться на теплых ветерках. Оврагу и тем, кто его окружает, такое было не под силу. Им оставалась только вязкая слякоть да острые черные камни, врезающиеся в подошвы истоптанных сапог, а еще сырой и душный воздух, грязной пленкой оседающий на коже, как будто весь мир вокруг истекает лихорадочным по́том. В ушах стояли тихие стоны, словно бы доносящиеся издалека, и заглушающий их скрип и скрежет огромного фургона из дерева и бронзы да глухой лязг цепей.
Вперед, только вперед – а буря все ближе, тучи клубятся, отсвечивают серебром и сверкают изломанными железными стрелами. Оттуда – теперь уже беспрестанно – сыплются хлопья пепла, холодные, как снег, только не тают, а взбиваются с грязью в одно труднопроходимое месиво.
От большинства чародеев Оврага отличало крепкое и могучее телосложение. При жизни окружающие мнили его головорезом или разбойником с большой дороги. Лицо у него и вправду массивное, угловатое и довольно жестокое. Он был силачом, но здесь, в темных недрах Драгнипура, когда ты прикован к фургону, это едва ли можно счесть благом.
Тяжесть невыносимая, и все же он ее несет. Путь впереди бесконечен, и одного этого достаточно, чтобы сойти с ума, но он цепляется за остатки рассудка, как тонущий – за потрепанный канат, и продолжает идти, шаг за шагом, вперед и вперед. От железных оков кровоточат руки и ноги, и не могут зажить. Слева и справа плетутся такие же несчастные, все в комьях засохшей грязи, а за ними, едва различимые в сумраке, еще и еще – и несть им числа.
Может ли общее бремя служить утешением? После такого вопроса остается только судорожно рассмеяться и погрузиться в сладкую пучину безумия. Нет никакого утешения – лишь признаваемые всеми глупость, невезение и тупая упертость. На этом товарищества не построишь. Кроме того, компаньоны имели свойство очень быстро меняться; не успеваешь присмотреться к одному неудачнику, как на его месте тут же возникает другой.
Когда твое основное занятие – налегать на цепь, чтобы фургон катился и кошмарное бегство продолжалось, на беседы не остается ни времени, ни сил. Поэтому на хлопок по плечу Овраг не стал обращать внимание, на второй тоже. Третий, однако, чуть было не сбил его на землю. Он резко обернулся, готовый осыпать бранью того, кто оказался рядом.
Когда-то, давным-давно, он отпрянул бы, увидев перед собой подобное создание, а сердце его ушло бы в пятки.
Демон был огромный и широкоплечий. Он, по всей видимости, происходил из королевского рода, но внутри Драгнипура это ничего не значило. На себе демон тащил десяток-другой тел упавших или сдавшихся, вместе с их цепями. Мускулы бугрились от натуги, но он упорно продолжал идти вперед, держа безжизненные, тощие тела под мышками, словно охапки хвороста. Еще кто-то ехал у демона на спине, как детеныш обезьяны. У него хватало сил вертеть головой, но взгляд остекленелых глаз, скользнувший по лицу чародея, был совершенно бессмысленным.
– Эй, кретин! – рявкнул Овраг. – Кинь их на крышу!
– Нет места, – пропищал демон высоким детским голоском.
Чародей давно утратил способность к жалости. Демону следовало бросить всех, кто сдался, а не тащить их, но тогда остальные тут же ощутили бы на себе дополнительную тяжесть. А что будет, если упадет сам демон? Если нечеловеческие сила и воля изменят ему?
– Проклятый кретин! – прорычал