– Уже всё, – сказала Скиллара. – Фелисин, всё кончилось.
Девушка опустила руки, на лице её застыло выражение ужаса и отвращения.
Серожаб поволок тела куда-то за груду валунов, причём быстро. Не обращая внимания на демона, Скиллара подошла к Фелисин и присела рядом.
– Будь по-моему, всё было бы проще, – сказала она. – По крайней мере, не так грязно.
Фелисин смотрела на неё широко распахнутыми глазами:
– Он высосал им мозги.
– Я заметила.
– Он сказал: «Вкуснотища».
– Он демон, Фелисин. Не пёс, не домашний зверёк. Демон.
– Да, – еле слышно прошептала девушка.
– И теперь мы знаем, на что он способен.
Фелисин только кивнула.
– Поэтому, – тихонько проговорила Скиллара, – не стоит с ним слишком сближаться.
Она поднялась и увидела, как с холма спускаются Резчик и Геборик.
– Триумф и гордость! У нас есть лошади!
Резчик замедлил шаг:
– Мы слышали крик…
– Лошади, – проговорил Геборик, подходя к перепуганным животным. – Вот это удача.
– Невинным тоном: Крик? Нет, друг Резчик. Это просто Серожаб… пускал ветры.
– Ну да, конечно. А лошади просто сами собой сюда забрели?
– Уверенно: Да! Удивительное дело!
Резчик наклонился, чтобы рассмотреть странные потёки в пыли. Рядом виднелись отпечатки ладоней Серожаба, который явно пытался замаскировать следы.
– Это кровь…
– Потрясение, смятение… сожаление.
– Сожалеешь? О том, что здесь произошло, или о том, что тебя вывели на чистую воду?
– Лукаво: Ну, разумеется, о первом, друг Резчик.
Скривившись, Резчик перевёл взгляд на Скиллару и Фелисин, присмотрелся к выражениям их лиц.
– Думаю, – медленно произнёс юноша, – мне стоит радоваться, что я не был здесь и не видел того, что вы обе видели.
– Да, – ответила Скиллара. – Радуйся.
– Лучше держись на некотором расстоянии от животных, Серожаб, – окликнул демона Геборик. – Они и меня недолюбливают, а тебя – просто ненавидят.
– Самоуверенно: Они ещё просто со мной толком не познакомились.
– Я бы такое даже крысе не дала, – презрительно бросила Улыбка, ковыряясь в кусочках мяса в оловянной миске, которую держала на коленях. – Смотрите, даже мухи на него не садятся!
– Они не от еды улетают, – заметил Корик, – а от тебя.
Она насмешливо ухмыльнулась:
– Это называется «уважение». Знаю-знаю, для тебя это слово иностранное. Сэтийцы – это просто неудачная версия виканцев. Все это знают. А ты – неудачная версия сэтийца. – Она подняла миску и толкнула по песку в сторону Корика. – На! Засунь в свои полукровские уши да сбереги на будущее.
– Она такая милая после целого дня в седле, – с широкой белозубой улыбкой сообщил Корик Битуму.
– Будешь дальше её подначивать, – сказал капрал, – сам же потом пожалеешь.
Он тоже разглядывал содержимое своей миски, и обычно невозмутимое выражение сменилось на его лице лёгкой гримасой омерзения.
– Конина, точно вам говорю.
– Конское кладбище раскопали, – предположила Улыбка, вытягивая ноги. – Убить готова за жирную рыбину, запечённую в глине на углях, где-нибудь на берегу моря. Жёлтую от пряностей, завёрнутую в водоросли. И кувшин мескерского, и ещё достойного паренька из деревни. Крепкого такого фермера…
– Худова песня, хватит! – взревел Корик. Он наклонился и сплюнул в огонь. – Ты одну только историю знаешь – как подмяла какого-то свинопаса с пушком на щеках. Проклятье! Улыбка, мы её уже тысячу раз слышали. Как ты по ночам убегала из отцовского поместья, чтоб ладони да колени перепачкать на берегу. Где это было, напомни? Ах да, запамятовал, в воображении маленькой девочки…
Нож вонзился в правую икру Корика. Тот взвыл, отпрянул, а затем схватился за ногу.
Солдаты из соседних взводов начали оборачиваться, щурясь в затопившей весь лагерь пыли. Любопытство их, впрочем, оказалось недолговечным.
Корик разразился потоком грязных ругательств, пытаясь обеими руками остановить кровь, и Флакон поднялся со своего места:
– Видишь, чем всё заканчивается, когда взрослые нас оставляют поиграть самих? Не дёргайся, Корик, – добавил он, подойдя ближе, – я тебя подлатаю… много времени не займёт…
– Поторопись, – проревел в ответ сэтиец-полукровка, – чтобы я быстрей смог горло перерезать этой сучке.
Флакон оглянулся через плечо на женщину, затем наклонился поближе к Корику:
– Полегче. Она малость побледнела. Не попала, значит…
– Так куда ж она на самом деле целилась?!
Капрал Битум поднялся на ноги и сказал, качая головой.
– Смычок будет тобой недоволен, Улыбка.
– Он ногой дёрнул…
– А ты в него метнула нож.
– Он меня обозвал «маленькой девочкой». Спровоцировал.
– Не важно, как это всё началось. Попробуй извиниться: может, Корику того и хватит…
– Ещё чего, – буркнул Корик. – Скорей Худ уляжется в собственную могилу.
– Флакон, ты кровь остановил?
– Почти, капрал.
Флакон бросил нож в сторону Улыбки. Мокрый клинок упал к её ногам.
– Вот спасибо, Флакон, – возмутился Корик. – Теперь она может ещё разок попробовать.
Нож вонзился в землю между сапогами полукровки.
Все взгляды впились в Улыбку.
Флакон облизал губы. Лезвие пролетело слишком близко от его левой руки.
– Я туда целилась, – сообщила Улыбка.
– Ну, что я тебе говорил? – до странности высоким голосом спросил Корик.
Флакон глубоко вздохнул, чтобы замедлить отчаянное сердцебиение. Битум подошёл и выдернул нож из земли.
– Думаю, пока пусть побудет у меня.
– Плевать, – бросила Улыбка. – У меня других полно.
– И ты их из ножен доставать не будешь.
– Так точно, капрал. Пока меня никто не провоцирует.
– Она чокнутая! – пробормотал Корик.
– Она не чокнутая, – возразил Флакон. – Просто скучает по…
– Какому-то юному фермеру из деревни, – ухмыляясь, закончил Корик.
– Двоюродный братец её, небось, – добавил Флакон, правда так тихо, чтобы расслышал только Корик.
Тот расхохотался.
Ну, вот и всё. Флакон вздохнул. Ещё один опасный миг на бесконечном марше миновал, и пролилось лишь чуть-чуть крови. Четырнадцатая армия устала. Извелась. Сама себе опостылела. Её лишили возможности принести возмездие Ша'ик и убийцам, насильникам и головорезам, что следовали за ней, а теперь гнали в медленную погоню за последними остатками армии бунтовщиков по разрушенным, пыльным дорогам, по безводным, иссушенным землям, через пыльные бури и вихри. Четырнадцатая ждала развязки. Она жаждала крови, но до сих пор кровь лилась по большей части её же собственная, ссоры перерастали в открытую вражду, и дела шли всё хуже.
Кулаки делали всё, что могли, чтобы поддерживать дисциплину, но они были так же измотаны, как и остальные. Хуже того, среди капитанов рот было очень мало офицеров, достойных своего звания.
А у нас и вовсе капитана нет с тех пор, как Кенеба повысили. Ходили слухе о новых рекрутах и офицерах, которые, дескать, высадились в Лато-Ревае, а теперь топали где-то позади, пытаясь нагнать армию, но слуху этому было уже десять дней. Даже улитки догнали бы их за это время.
В последние два дня вестовые то и