— Что такое «большое табло»?
— Фондовая биржа. Азартные игры богатых людей. Когда Харриган продал свои активы, об этой сделке писали в «Нью-Йорк таймс», и не просто в бизнес-разделе, а на первой странице. Этот дедуля, который ездит на шестилетнем «форде», живет в нашей дремучей глуши, платит тебе пять долларов в час и четырежды в год дарит по лотерейному билету ценой в один доллар, сидит на денежном мешке, а в мешке уж точно не меньше миллиарда долларов. — Папа улыбнулся. — И мой самый страшный костюм, который наверняка ужаснул бы твою маму, будь она жива… Так вот, даже это убожество лучше, чем тот костюм, который он носит в церковь.
Это была интересная информация. Особенно меня поразила мысль, что мистер Харриган, у которого нет ни компьютера, ни телевизора, когда-то владел телекоммуникационной компанией и сетью кинотеатров. Я мог бы поклясться, что он ни разу в жизни не был в кинотеатре. Он был из тех, кого мой отец называл луддитами, имея в виду людей, которые (помимо прочего) не признают современные гаджеты. Спутниковое радио для машины было единственным исключением, потому что мистер Харриган любил музыку кантри и его бесила реклама на Дабл-ю-оу-экс-оу, единственной радиостанции кантри и вестерна, которую ловил его старый приемник.
— Ты знаешь, что такое миллиард, Крейг?
— Сто миллионов?
— Бери выше. Тысяча миллионов.
— Ого! — сказал я, но лишь потому, что тут просилось «ого». Я мог представить себе пять баксов и даже пятьсот: именно столько стоил подержанный мотороллер на распродаже на Дип-Кат-роуд, о котором я грезил в мечтах (ведь мечтать не вредно). Теоретически я мог представить себе пять тысяч долларов. Примерно столько мой папа получал в месяц как торговый агент фирмы «Пармело: трактора и тяжелая техника» в Гейтс-Фоллзе. Папина фотография постоянно висела на доске почета в рубрике «Лучший менеджер по продажам за прошлый месяц». Он говорил, что это ерунда, но я знал: ему приятно. Каждый раз, когда его объявляли лучшим торговым агентом месяца, мы с ним ужинали в «Марселе», дорогом ресторане французской кухни в Касл-Роке.
— «Ого» — это верно замечено, — сказал папа и поднял стакан со «Спрайтом», салютуя дому на холме, дому с множеством комнат, большинство из которых практически не использовались, и стеклянным лифтом, который мистер Харриган ненавидел, но которым был вынужден пользоваться из-за артрита и ишиаса. — Чертовски верно.
Прежде чем рассказать о своем крупном выигрыше в лотерею, о смерти мистера Харригана и о проблемах с Кенни Янко, начавшихся в первый же день в новой школе в Гейтс-Фоллзе, я расскажу, как вообще получилось, что я стал работать на мистера Харригана. Мы с папой ходили в Первую методистскую церковь Харлоу, на самом деле единственную методистскую церковь у нас в городке. В Харлоу была еще и баптистская церковь, но она сгорела в 1996-м.
— Кто-то запустил фейерверк, чтобы отпраздновать рождение ребенка, — сказал папа. Мне тогда было года четыре, но я это запомнил. Может быть, потому, что меня очень интересовали фейерверки. — Мы с мамой решили, что пошло оно все к чертям, и спалили целую церковь в твою честь, Крейгстер. Полыхало, надо сказать, изрядно.
— Не надо так говорить, — вмешалась мама. — А то он поверит и тоже спалит какую-нибудь церковь, когда у него самого родится ребенок.
Они часто дурачились и шутили, и я смеялся, хотя понимал далеко не все шутки.
В церковь мы ходили все вместе, втроем. Зимой у нас под ногами скрипел утоптанный снег, летом из-под нарядных туфель летела пыль (прежде чем войти в церковь, мама всегда протирала обувь бумажной салфеткой), я шагал между мамой и папой, и они держали меня за руки, папа — слева, а мама — справа.
У меня была очень хорошая мама. Я по-прежнему жутко по ней скучал в 2004 году, когда начал работать на мистера Харригана, хотя тогда она была мертва уже три года. Я скучаю по ней и теперь, шестнадцать лет спустя, хотя ее лицо почти стерлось из памяти, и фотографии не помогают освежить воспоминания. Как поется в той песне о детях без матери, без нее очень плохо. И это правда. Я любил папу, мы с ним всегда хорошо ладили, но, как опять же поется в той песне, папы многого не понимают. Им не придет в голову сплести венок из ромашек, собранных на лугу за домом, надеть его на тебя и сказать: сегодня ты не просто маленький мальчик, сегодня ты король Крейг. Или гордиться тобой, но при этом не делать из мухи слона — не хвастаться перед знакомыми и все такое, — когда ты в три года сам начинаешь читать комиксы про Супермена и Человека-паука. Или прийти к тебе в комнату посреди ночи и прилечь с тобой рядом, когда ты просыпаешься после кошмарного сна, в котором за тобой гнался Доктор Осьминог. Или обнять тебя и сказать: нет ничего страшного в том, что какой-то большой мальчишка — например, Кенни Янко — тебя побил.
Мне так не хватало ее объятий в тот день. Мамино объятие в тот день могло бы многое изменить.
Я научился читать в три года, но никогда не хвалился своим умением. И я искренне благодарен родителям за то, что они с малых лет научили меня одному важному правилу: если у тебя есть какой-то талант, это не значит, что ты чем-то лучше всех остальных. Однако слух разнесся по округе, как это всегда бывает в маленьких городках, и когда мне было восемь, преподобный Муни спросил, не хочу ли я почитать Библию на его проповеди в следующее воскресенье. Наверное, идея о восьмилетнем чтеце привлекла его своей новизной; обычно эта почетная обязанность доставалась кому-то из старшеклассников или старшеклассниц. В то воскресенье я читал отрывок из Евангелия от Марка, и после службы преподобный Муни похвалил меня и сказал, что я справился на отлично и он был бы рад, если бы я согласился читать каждое воскресенье.
— Он говорит: «И дитя поведет их», — сказал я папе. — Это из Книги пророка Исаии.
Папа хмыкнул, как будто ни капельки не впечатлившись. Потом кивнул:
— Хорошо, только помни, что ты не послание, а посланец.
— В каком смысле?
— Библия — слово Божие, а не слово Крейгово, так что не слишком-то задавайся.
Я сказал, что не буду, и в течение следующих десяти лет — пока я не уехал в университет, где научился курить травку, пить пиво и ухлестывать за девчонками, — я читал отрывки из Библии на воскресных проповедях. Преподобный Муни сообщал мне заранее,