Публика разразилась приветственными криками, а Главный кивал головой, улыбался, махал зрителям. Затем он повернул голову влево и отсалютовал мальчикам. Гаррати почувствовал, как по спине у него побежали мурашки. Яркие лучи полуденного солнца отражались в стеклах очков Главного.
Главный поднял мегафон:
— Я горжусь вами, ребята! Я вами горжусь!
За спиной Гаррати кто-то негромко, но отчетливо произнес:
— Дерьмо собачье.
Гаррати обернулся, но сзади не было никого, кроме четырех или пяти ребят, пожиравших глазами Главного (один из них внезапно понял, что машет, и виновато опустил руку), а также Стеббинса. Стеббинс, похоже, вообще не смотрел на Главного.
Рев мотора — и джип рванул вперед. Через секунду Главного уже не было видно.
Около двенадцати тридцати они вошли в центр Лаймстоуна. Гаррати был разочарован. Захолустный городишко с единственным пожарным гидрантом. Деловая часть, три магазина подержанных автомобилей, кафе «Макдональдс», «Бургеркинг», «Пицца-хат», промышленная зона — вот и весь Лаймстоун.
— Невелик городок, правда? — сказал Бейкер.
Олсон хохотнул.
— Наверное, в таком местечке было бы неплохо жить, — вступился Гаррати.
— Боже сохрани меня от местечек, где неплохо было бы жить, — сказал с улыбкой Макврайс.
— Дело вкуса, — обиженно бросил Гаррати.
К часу дня Лаймстоун стал для них воспоминанием.
Маленький, очень гордый собой мальчик в пестром хлопчатобумажном комбинезоне почти милю отшагал вместе с ними, а затем присел на землю и проводил их взглядом.
Местность делалась все более холмистой. Гаррати почувствовал, что впервые с начала Прогулки его по-настоящему прошибает пот. Рубашка прилипла к спине. Справа, кажется, сгущаются грозовые тучи, но пока они еще далеко. Да и легкий ветерок освежает.
— Гаррати, какой следующий большой город? — спросил Макврайс.
— По-моему, Карибу.
Гаррати терзался вопросом, съел ли Стеббинс свой последний сандвич. Стеббинс застрял у него в голове, как популярная мелодия, которая бесконечно крутится в мозгу и сводит с ума. Уже половина второго. Участники Долгой Прогулки одолели восемнадцать миль.
— Далеко до него?
Гаррати пришел в голову вопрос: а каков рекорд дистанции, пройденной участниками Долгой Прогулки в количестве девяноста девяти человек? Восемнадцать миль — это немало. Восемнадцать миль — есть чем гордиться. Я прошел восемнадцать миль. Восемнадцать.
— Я спросил… — спокойно начал Макврайс.
— Отсюда, наверное, миль тридцать.
— Тридцать, — подтвердил Пирсон. — Зуб даю.
— Карибу побольше Лаймстоуна, — сказал Гаррати. Ему все еще хотелось защищать местные города, одному Богу известно почему. Может, потому что многие ребята умрут в этом штате. Вполне возможно, умрут все. За всю историю Долгих Прогулок лишь шесть раз группа пересекала границу штата Нью-Хэмпшир и только одна группа добралась до Массачусетса. По мнению экспертов, эти результаты, подобно рекордному достижению Хэнка Аарона[2] в семьсот тридцать, кажется, пробежек, никому не суждено превзойти. Может быть, и сам он умрет на этой земле. Но он — другое дело. Умереть на родной земле. Он полагал, что Главному подобное понравится. «Умер на родной территории».
Он откупорил флягу и обнаружил, что она пуста.
— Флягу! — выкрикнул он. — Сорок седьмому флягу!
С фургона спрыгнул солдат и передал ему новую флягу. Когда солдат повернулся, чтобы двинуться назад, Гаррати дотронулся до его карабина. Ему хотелось, чтобы движение вышло незаметным, но Макврайс увидел.
— Зачем ты?
Гаррати смущенно улыбнулся:
— Не знаю. Наверное, вместо того чтобы постучать по дереву.
— Знаешь, Рей, ты славный парень, — сказал Макврайс и зашагал быстрее. Когда он поравнялся с Олсоном, Гаррати остался в одиночестве. Он смутился сильнее, чем когда-либо в жизни.
93-й номер — Гаррати не знал его фамилии — обошел его справа. Он сосредоточенно смотрел себе под ноги, губы его беззвучно шевелились — он считал шаги. И он слегка пошатывался.
— Привет, — окликнул его Гаррати.
93-й повернул голову. У него были пустые глаза, такие же, как у Керли в те секунды, когда тот проигрывал бой с судорогой в ноге. Гаррати понял: 93-й устал. Он знает об этом и боится. Гаррати почувствовал, как желудок медленно переворачивается на триста шестьдесят градусов.
Их тени двигались по асфальту рядом с ними. Без четверти два. А в девять утра было прохладно, они сидели на траве в тени, и было это как будто месяц назад.
Без нескольких минут два в группе снова заговорили. Гаррати уже представлял себе в первом приближении психологический механизм распространения слухов. Кому-то что-то становится известно, и информация очень быстро делается всеобщим достоянием. Слух рождается в процессе передачи из уст в уста. Так говорят, например, о дожде. Похоже, дождь собирается. Весьма вероятно, что начнется дождь. А тот, у кого есть радио, заявляет, что скоро ливанет как из ведра. Удивительно только, как часто слухи оказываются верными. И когда в группе проносится слух, что кто-то сдает, значит, дела у этого пацана плохи. В этих случаях слух всякий раз верен.
На этот раз заговорили о том, что у девятого номера, Эвинга, появились волдыри на ногах и он уже получил два предупреждения. Предупреждения имелись у многих участников Прогулки, и это нормально. Но говорили, что Эвинг попал в скверное положение.
Гаррати передал то, что услышал, Бейкеру, и Бейкер вроде бы удивился.
— Тот черный парень? — спросил он. — Тот, иссиня-черный?
Гаррати сказал, что представления не имеет, черный Эвинг или белый.
— Да черный. Вон он. — Пирсон указал на Эвинга. Гаррати разглядел маленькие сверкающие бисеринки пота на его лице. Гаррати охватил ужас, когда он увидел, что Эвинг шагает в кроссовках.
Совет Третий: не надевайте кроссовки. Еще раз: не надевайте кроссовки. В ходе Долгой Прогулки никакая другая обувь не обеспечит вам волдыри так скоро.
— Мы с ним вместе приехали, — сказал Бейкер. — Он из Техаса.
Бейкер увеличил скорость и поравнялся с Эвингом. Они довольно долго беседовали. Потом — постепенно, чтобы самому не получить предупреждения, — Бейкер замедлил шаг. Гаррати отметил, что Бейкер сильно помрачнел.
— Пузыри появились у него на ногах в двух милях отсюда. А в Лаймстоуне они начали лопаться. Он идет, а из лопнувших пузырей на ногах сочится гной.
Все молча слушали. Гаррати снова вспомнил о Стеббинсе. У Стеббинса — теннисные туфли. Может быть, он также натер ноги.
— Предупреждение! Предупреждение девятому! Девятый, у вас третье предупреждение!
Солдаты уже внимательно наблюдали за Эвингом. И Идущие наблюдали. Эвинг оказался в центре внимания. Его белая майка, столь разительно контрастирующая с темной кожей, покрылась серыми пятнами — от пота. Гаррати видел, как двигались под кожей спинные мускулы Эвинга. Хорошие у него мускулы, их хватило бы на много дней, но Бейкер сказал, что у Эвинга из вскрывшихся пузырей течет гной. Пузыри на ногах, судороги. Гаррати содрогнулся. Внезапная смерть. Никакие мускулы, никакие тренировки не спасут от пузырей и от судорог. Скажите, ради всего святого, о чем думал Эвинг, когда надевал эти кроссовки?
К ним присоединился Баркович. И он глядел сейчас на Эвинга.
— Пузыри! — Баркович произнес это слово так, как будто хотел сказать, что мать Эвинга — последняя шлюха. — А чего вы, собственно, ожидали от этого тупого ниггера?