Но через четыре года брака все же появился Питер. И в ту ночь Роланду даже не понадобилось питье Флегга – зеленое, пенистое и оставлявшее в голове короля странное ощущение, будто он сходит с ума. В тот день он с дюжиной своих людей охотился в Королевском заповеднике. Охоту Роланд любил больше всего – запах леса, трубный звук рога и дрожание тетивы, когда она отпускает летящую точно в цель стрелу. Порох в Делейне был редкостью, и охота с железной трубкой считалась низким занятием.
Саша читала в постели, когда он вошел. Его грубое бородатое лицо сияло. Она отложила книгу и терпеливо выслушала историю, которую он ей рассказал, размахивая руками. Когда в конце он показал, как поднял лук и пустил Грозу Врагов, великую стрелу своего отца, она засмеялась, и захлопала в ладоши, и окончательно покорила его сердце.
Королевский заповедник был уже не тот. Во времена короля Роланда там редко удавалось загнать сто`ящего оленя, а уж драконов не видели с незапамятных времен. Большинство людей посмеялись бы, если бы им сказали, что в этом хорошо знакомом им лесу еще водятся мифические создания. Но в тот предзакатный час, когда Роланд и его свита уже собирались возвращаться…
Дракон с треском выбрался из подлеска. Его медно-зеленая чешуя тускло отсвечивала в последних лучах солнца; опаленные ноздри выпускали струйки дыма. Дракон был уже немолод, в возрасте первой линьки. Увидев его, охотники застыли, как громом пораженные, не в силах поднять лук и даже просто пошевелиться.
Он смотрел на них, его обычно зеленые глаза пожелтели, а огромные крылья мерно трепетали. Он не мог улететь – крылья еще не выросли в полную силу, до этого ему оставалось по меньшей мере пятьдесят лет и две линьки, – но даже от этого трепета передний всадник вылетел из седла и шлепнулся на траву, выронив рог.
Роланд единственный не поддался общему оцепенению и, хотя он из скромности не сказал этого Саше, проявил в следующие несколько мгновений настоящий героизм. Если бы не его быстрая реакция, дракон мог бы зажарить весь их отряд живьем. Он направил стрелу и отпустил тетиву. Стрела угодила прямо в цель – в то мягкое, похожее на жабры место под глоткой дракона, куда поступает воздух, раздувающий огонь. Ящер рухнул замертво, испустив последний тяжкий выдох, опаливший все кусты вокруг. Охотники быстро погасили пламя – кто водой, кто пивом, а многие собственной мочой, которая тоже по большей части была пивом, потому что когда Роланд выезжал на охоту, он брал с собой много пива и не жалел его.
Огонь погасили за пять минут, а дракон издох за пятнадцать. В это время у его ноздрей еще можно было вскипятить чайник. Потом ему взрезали грудь и торжественно поднесли Роланду дрожащее девятикамерное сердце. Он съел его сырым, как было положено, и нашел довольно вкусным. Он жалел лишь о том, что второго ему уже никогда не удастся отведать.
Может, это драконье сердце сделало его таким сильным в ту ночь. А может, просто радость и сознание, что он проявил отвагу и хладнокровие, когда остальные застыли в седлах (конечно, кроме переднего всадника, который застыл на земле). Во всяком случае, когда Саша всплеснула руками и воскликнула:
– Как здорово, мой храбрый король! – он, не колеблясь, лег к ней, и она встретила мужа улыбкой; в ее широко раскрытых глазах сияла его победа. В ту ночь он первый и единственный раз в полной мере насладился объятиями своей жены. Девять месяцев спустя – по одному на каждую камеру драконьего сердца – на той же кровати родился Питер, и все вздохнули с облегчением. Теперь у короля был наследник.
5
Может быть, вы думаете – если вы вообще об этом думаете, – что король после рождения Питера перестал принимать зелье, которое давал ему Флегг? Вовсе нет. Иногда он пил его, потому что любил Сашу и хотел доставить ей удовольствие. Кое-где считается, что секс нравится лишь мужчинам, а женщины только и мечтают, чтобы их оставили в покое. Но в Делейне люди знали: и женщины получают удовольствие от утех, благодаря которым на свет появляются дети. Роланд знал, что доставляет жене мало таких радостей, но старался, как мог, и поэтому пил зелье Флегга. Только чародей знал, как редко король посещает постель королевы.
Через четыре года после рождения Питера, под Новый год, на Делейн обрушилась снежная буря, самая сильная из всех известных, кроме одной, – о той я расскажу вам после.
Повинуясь внезапному чувству, которое он сам не мог объяснить, Флегг в тот вечер дал королю питье двойной крепости – может, что-то в воздухе и в вое ветра побудило его сделать это. В обычное время Роланд мог бы скривиться и отставить стакан прочь, но бушевавшая за окном буря сделала новогодний пир еще более веселым, и король много выпил. Пляшущий огонь в камине напомнил ему дыхание дракона, и он поднял стакан, чокаясь с драконьей головой, висевшей на стене. Потом он одним глотком проглотил зеленую жидкость, и в нем зажглась злая похоть. В ту ночь он, хоть и любил Сашу, сделал ей больно.
– Прошу тебя, мой король! – умоляла она, рыдая.
– Прости, – пробормотал он и захрапел.
Он уснул рядом с ней тяжелым сном и не мог проснуться двадцать часов. Она не могла забыть странный запах у него изо рта той ночью. Пахло чем-то гнилым; пахло смертью. Она думала, что он такого съел… или выпил?
Роланд никогда больше не прикасался к зелью Флегга, но чародей был доволен. Через девять месяцев Саша родила Томаса, своего второго сына. При родах она умерла. Все в Делейне жалели ее, но никто особенно не удивлялся – ведь такое случается. Но никто не знал, что произошло на самом деле, – никто, кроме Анны Криволицей, повитухи, и Флегга, королевского чародея. Так уж случилось, что терпение Флегга иссякло.
6
Питеру было только пять лет, когда умерла его мать, но он хорошо помнил ее. Помнил доброй, любящей, полной ласки. Но пять лет – не так много, и большинство воспоминаний было не очень четким. Хорошо он помнил лишь одно: как мать сделала ему внушение. Он помнил об этом много лет спустя. Внушение касалось салфетки.
Каждый год при дворе устраивали пир, чтобы отметить начало весеннего сева. Когда Питеру исполнилось пять, его впервые позвали на этот пир. Обычай требовал, чтобы Роланд сидел во главе стола, наследник – по правую его руку, а королева – напротив. Из-за этого она не могла подойти к Питеру, и ей оставалось только следить за тем, как