– Деннис, – взмолился Арни, – одолжи мне девять баксов!

У меня с собой была двадцатка, а идти я вечером никуда не собирался. Рытье канав и таскание мешков с песком помогали поддерживать форму – осенью я бы без всякого труда вернулся к тренировкам, – зато не благоприятствовали личной жизни. В последнее время я даже перестал осаждать свою болельщицу. Я был богат, но одинок.

– Иди сюда, поговорим, – сказал я.

Лебэй нахмурился, однако тут даже дураку было ясно, что исход сделки теперь зависел от меня, нравилось ему это или нет. Седые лохмы развевались на ветру. Одну руку он держал на капоте своего «плимута».

Мы с Арни вернулись к моей машине, припаркованной на обочине, – «дастеру» 75-го года. Я обнял друга за плечи. Почему-то у меня перед глазами стояла картинка из далекого детства: нам лет по шесть, за окном льет дождь, а мы смотрим мультики по древнему черно-белому телику и рисуем цветными карандашами из помятой жестяной банки. От этого воспоминания мне стало грустно и немного страшно. Порой я склоняюсь к мысли, что шесть лет – самая лучшая пора в жизни человека (поэтому, наверное, и длится она около 7,2 секунды).

– У тебя есть деньги, Деннис? Я завтра же верну!

– Есть. Но что ты творишь, Арни? Этот старик – инвалид, ради всего святого! Ему деньги ни к чему, а ты – не благотворительный фонд.

– В смысле?

– Да он над тобой издевается! Просто ради собственного удовольствия! Если бы он отвез эту тачку к Дарнеллу на запчасти, тот бы ему и пятидесяти баксов не дал. Это ж ведро, а не машина!

– Ничего подобного. – Если не считать россыпи красных угрей на лице, внешность у Арни была самая обыкновенная. Но я убежден, что Господь каждого наделяет хотя бы одной привлекательной чертой. У Арни это были глаза. Обычно они прятались за очками в толстой оправе, но сами по себе они были необычного и благородного серого цвета – как тучи пасмурным августовским днем. Когда происходило что-нибудь интересное, взгляд у Арни становился пытливый и глубокий, однако сейчас он был отрешенный и мечтательный. – Она красавица.

– Пусть старик ее хотя бы заведет! И загляни под капот. Вон сколько масла накапало. Может, двигатель треснул? И вообще…

– Ты мне дашь денег или нет? – Арни пристально посмотрел на меня. И я сдался. Вытащил бумажник и отсчитал девять долларов.

– Спасибо, Деннис.

– Это тебе на похороны, дружище…

Он пропустил мои слова мимо ушей, сложил вместе две стопки банкнот и вернулся к Лебэю. Тот послюнил палец и внимательно пересчитал задаток.

– Она простоит здесь сутки. А потом ничего не обещаю, – сказал он.

– Хорошо, сэр!

– Пойду в дом, напишу расписку. Как, говоришь, тебя звать, солдат?

Арни улыбнулся.

– Каннингем. Арнольд Каннингем.

Лебэй хмыкнул и пошел по своей запущенной лужайке к дому. Входная дверь была старомодная, с комбинированным алюминиевым профилем и вырезанной по центру буквой – в данном случае «Л».

Дверь громко захлопнулась за стариком.

– Странный дедуля, Арни. Нутром чую, что-то тут…

Но Арни меня не слушал. Он сидел за рулем своей машины с глупым и радостным выражением лица.

Я обошел развалюху и нашел рычажок для открывания капота: тот поднялся с громким ржавым скрипом, напоминающим звуковые эффекты в фильмах ужасов. Вниз посыпались хлопья ржавого металла. Аккумулятор был старинный, «Олстейт», а клеммы так густо покрылись зелеными хлопьями, что невозможно было понять, где «плюс», а где «минус». Я потянул за воздушный фильтр и уставился на четырехкамерный карбюратор – черный, как шахта.

Закрыв капот, я вернулся к Арни: тот поглаживал приборную доску и спидометр, размеченный до невообразимых 120 м/ч. Ну когда машины развивали такую бешеную скорость?

– Арни, двигатель, похоже, треснул. Эта развалюха скоро сдохнет, правда. Если тебе так нужна машина, за двести пятьдесят баксов мы найдем что-нибудь поприличнее. Намного приличнее.

– Ей двадцать лет, – сказал он. – Ты в курсе, что двадцатилетний автомобиль официально признается раритетным?

– Да на свалке за гаражом Дарнелла полным-полно таких раритетов!

– Деннис…

Дверь снова хлопнула. Лебэй возвращался. Уговоры были бессмысленны, никакие доводы разума Арни не воспринимал; пусть я не самый чувствительный и наблюдательный человек на свете, но очевидные сигналы понять могу. Мой друг твердо решил купить эту машину, и я при всем желании не смог бы его отговорить. Никто бы не смог.

Лебэй эффектно вручил ему расписку. Паучья надпись, выведенная слегка дрожащей рукой, гласила: «Получил от Арни Каннингема 25 долларов в качестве задатка за Кристину, «плимут-фьюри» 1958 года». Ниже стояла его подпись.

– Что это еще за Кристина? – спросил я, решив, что неправильно разобрал какое-то слово.

Лебэй поджал губы и немного втянул голову в плечи, словно подумал, что над ним будут смеяться… или провоцируя меня на насмешку.

– Кристина – так ее зовут.

– Кристина… – повторил Арни. – Мне нравится. А тебе, Деннис?

Так, теперь они придумали треклятой развалюхе имя! Это уж слишком…

– А, Деннис? Нравится?

– Нет, – ответил я. – Если хочешь дать ей имя, назови Бедой.

Он обиделся, но мне было уже все равно. Я ушел к своей машине и стал ждать его там, жалея, что не поехал домой другой дорогой.