Холодный воздух был таким ясным и чистым, что казалось, будто наши тела входят в него, как ножи. Подмороженная щебенка на стоянке резко скрежетала под его тяжелыми ботинками и моими туфлями. Полная, распухшая луна тускло смотрела на нас. Вокруг нее были видны едва заметные кольца, предсказывающие плохую погоду в близком будущем. Небо было черным, как ночь в аду. Крошечные, карликовые тени тащились за нами в монохромном свете одинокого фонаря, возвышавшегося над запаркованными грузовиками. Пар от нашего дыхания клубился в воздухе. Водитель повернулся ко мне и сжал кулаки.
"Ну, давай, сукин ты сын", - сказал он.
Я словно увеличивался в размерах. Казалось, все мое тело разбухало. Шестым чувством я понимал, что весь мой интеллект отодвинут чем-то таким, что я никогда не ожидал в себе обнаружить. Это внушало ужас, но в то же время я радовался этому, желал этого, жаждал этого. В этот последний момент перед тем, как я потерял способность отдавать себе отчет в чем бы то ни было, мне показалось, что мое тело превратилось в каменную пирамиду или в циклон, сметающий все на своем пути. Водитель казался мне маленьким, хилым, ничтожным. Я смеялся над ним. Я смеялся над ним, и звук моего хохота был таким же пустынным и черным, как небо у меня над головой.
Он приблизился ко мне, размахивая кулаками. Я отразил его удар правой, принял удар левой в лицо, даже не почувствовав его, а затем ударил его поддых. Воздух вырвался из него белым облаком. Он попытался отпрянуть, согнувшись и кашляя.
Я забежал ему за спину, все еще хохоча, как собака фермера, лающая на луну, и прежде чем он успел повернуться ко мне хотя бы на четверть корпуса, я ударил его три раза по шее, по плечу и по красному уху.
Он завыл, замолотил кулаками и слегка задел мне по носу. Ярость вспыхнула во мне еще сильнее, и я ударил его ногой, как заправский каратист. Он вскрикнул, и я услышал треск его ребра. Он согнулся, и я прыгнул на него.
На суде один из водителей сказал, что
