Эйндж Маккейн только что вышла из душа. Она накинула халат, завязала пояс, а уже тогда обмотала себя полотенцем мокрую голову.

«Иду! - Крикнула, спускаясь неспешно лестнице на первый этаж. На лице ее блуждала улыбка. Это Фрэнки, она была вполне определенная, это пришел Фрэнки. Наконец все обернется нужной стороной. Тот проклятый повар (симпатичный, но все равно подлец) уже или оставил город, или собирается, а родители ее в отъезде. Склады одно к другому - и получишь знак от Бога, все вращается нужной стороной. Они с Фрэнки смогут оставить все дерьмо позади и снова воссоединиться.

Она точно знала, как ей следует все подать: открыть дверь, затем распахнутые на себе халат. Просто так, при ясном свете субботний, когда любой прохожий может ее увидеть. Сначала она, конечно, убедится, что там Фрэнки - у нее не хочется обнажиться перед миссис Викер, если та позвонила в дверь, чтобы вручить бандероль или заказное письмо, - но к утренней почты еще остается где-то полчаса.

Да нет, там Фрэнки. Она была уверена.

Она открыла дверь, едва тронутые улыбкой губы растянулись в призывный оскал - пожалуй, не к добру, учитывая то, что во рту ее толпились зубы размером с крупные чиклеткы [«Chiclets» - глазурованная жевательная резинка, размером примерно как тыквенная семечко, которое с 1906 года выпускает британская компания «Cadbury»; название бренда происходит от названия центральноамериканского дерева чикл (Маnиlkara chicle), из сока какого к внедрению пищевой синтетики производилась жвачка.]. Одной рукой она держалась за узел пояса на своем халате. Но так его и не потянула. Ибо в дверях оказался не Фрэнки. Там стоял Джуниор, к тому же на вид ужасно рассержен.

Она и раньше видела его в таком затуманенном состоянии - фактически, много раз видела, - но еще никогда таким злым, с тех пор как в восьмом классе Джуниор сломал руку парню по фамилии Дюпри. Тот малый пидар с кругленькая попка решился припереться на общественный баскетбольный корт и проситься к игре. Она думала, точно такой же грозовой выражение он имел в лице того вечера на парковке возле «Диппера», хотя самой ее там, конечно, тогда не было, она только об этом слышала. Все в Милли слышали о том деле. Шеф Перкинс вызвал ее на беседу, и тот чертов Барби тоже там был, а потом знали уже и все.

- Джуниор? Джуниор, что…

Он дал ей пощечину, и все ее мысли разлетелись прочь.

Он не очень уложился в первый удар, потому что стоял в дверном косяке, а там как следует не размахнуться, только и сумел занести назад руку на локтя. Он, может, ее вообще бы не бил (не начинал бы с этого по крайней мере), чтобы она не оскалила свои зубы - Господи, какие зубиська, от их вида его еще в начальных классах было осыпало мурашками - и если бы она не назвала его Джуниором.

Конечно, весь город звало его Джуниором, он сам себя мысленно называл Джуниором, но никогда не представлял себе, как он не любит это имя, как дико смертельно-до-безумия он его ненавидит, пока не услышал, как оно вылетело из числа страховидних, словно могильные камни, зубов этой курвы, наделавшая ему столько хлопот. Произносимое, оно прохромило ему голову так же, как раньше это сделал блеск солнечных лучей, когда он задрал голову, чтобы увидеть самолет.

Впрочем, как для леща без размаха, и этот удар получился неплохим. Она споткнулась, сделав шаг назад, и ударилась о балясины лестницы, вплоть полотенце взлетел в нее из головы. Влажные каштановые космы змеились ей по щекам, от чего она стала похожа на Медузу. Улыбка на ее лице уступила место ошарашенному удивлению, и Джуниор заметил струйку крови в углу его губ. Уже хорошо. Замечательно просто. За то, что она сделала, эта курва заслужила кровопуск. Столько хлопот нанесла, и не только ему, но и Фрэнки, и Мелу, и Картеру также.

Голос матери в его голове: «Не позволяй себе терять самоконтроль, милый. - Даже мертвая она не устает давать ему советы. - Проучу ее, но не так, чтобы слишком».

Он действительно мог бы обойтись малым, но тут на ней розчахнувся халат, и под халатом она оказалась обнаженной. Он увидел темный кустик волос над ее племгоспом, над ее ненасытно блядская племенным хозяйством, через которое и произошло все это хлопоты, а если вникнуть глубже, то от этих сук с их хозяйством все заботы всего мира, а в его голове дергает, ухает, б 'есть, она гудит, трещит и раскалывается. Словно вот-вот взорвется термоядерная бомба. Перфектно грибовидни облачка вылетят из обоих ушей, и тогда у него над плечами произойдет взрыв и Джуниор Ренни (который не знал, что у него опухоль в мозгу - астматический доктор Гаскелл даже мысли не допускал о такой возможности, откуда ей взяться у такого общем вполне здорового, едва двадцатилетнего юноши) ума сойдет.

Несчастливым это утро было для Клодетт Сэндерс и Чака Томпсона; по сути, это утро было несчастливым для всех в Милли.

Но мало кто оказался таким уж несчастливым, как бывшая девушка Фрэнка Делессепса.

Ее догнали еще два логически связанных мысли, когда она, припертая спиной к балясины, увидела, какие у него выпученные глаза, как он закусил себе язык - так сильно закусил, что аж зубы глубоко увязли.

«Он сумасшедший. Я должен вызвать полицию, пока он меня не убил».

Она повернулась бежать прихожей в кухню, чтобы схватить там со стены телефонную трубку и нажать 911, а уже тогда начать орать. Сделала два шага и споткнулась об полотенце, которым до того у нее было обмотаны голову. Быстро восстановила равновесие - бывшая чирлидерка в школе, и навыки ее не покинули, - но все равно было уже поздно. Голову ей отдернула назад, а ступни перед ней взлетели вверх. Это он схватил ее за волосы.

Рванул на себя. Тело его горело, словно в лихорадке. Она почувствовала биение его сердца: прыг-прыг, скакало оно наперегонки же с собой.

- Ты, лживая курва! - Крикнул он ей прямо в ухо.

Боль иглой глубоко вонзился ей в голову. Она залилась криком, но этот звук казался неуместно тоненьким, по сравнению с его голосом. Здесь его