— Если нельзя, вы так и скажите, — совсем уже засмущавшись, проговорил Бомонт. — Ничего страшного на самом деле.
— Да ставьте, раз надо, — благодушно ответил Могильщик. — Журнал «Пипл», вы говорите?
Тэд кивнул.
— Вот это да! Здорово, правда? О ком-то из нашего города напишут в «Пипл»! Надо будет потом раздобыть номер!
— А я вот не знаю, надо оно или нет, — сказал Бомонт. — Спасибо, мистер Хольт.
Могильщику нравился Бомонт, хоть тот и был писателем. Сам Могильщик с трудом одолел восемь классов — причем восьмой со второй попытки, — и далеко не все в городе называли его «мистером».
— Да уж, эти журналюги… Дай им волю, они бы, наверное, сняли вас голышом да еще с причиндалом, заправленным в задницу датского дога, верно?
Бомонт рассмеялся, что с ним случалось нечасто.
— Да, им бы такое понравилось, — сказал он и похлопал Могильщика по плечу.
Фотографом оказалась девица из тех, кого Могильщик называл «отборнейшими городскими сучками». Городом в данном случае был, конечно, Нью-Йорк. Ходила она так, как будто ей в интересное место вогнали веретено и еще одно — в задницу, причем оба непрерывно вертелись. Она взяла микроавтобус в прокате в портлендском аэропорту и набила его под завязку всевозможным фотооборудованием, так что было вообще непонятно, как там еще помещаются она сама и ее ассистент. Если бы в микроавтобусе вдруг не хватило места и надо было бы выбирать, от чего избавляться — от ассистента или от части аппаратуры, — Могильщик даже не сомневался, что одному сладкому педику из Большого Яблока пришлось бы ловить попутку от аэропорта.
У Бомонтов, приехавших следом за микроавтобусом на своей машине, был такой вид, словно все происходящее их смущает, но в то же время и веселит. А поскольку они находились в обществе отборнейшей городской сучки вроде бы по доброй воле, Могильщик решил, что веселье все-таки перевешивает смущение. Но чтобы уж точно в этом убедиться, он подошел к Бомонту и спросил, не обращая внимания на презрительный взгляд городской сучки:
— Все в порядке, мистер Би?
— Господи, нет. Но мы как-нибудь справимся, — сказал тот и подмигнул Могильщику. Могильщик подмигнул в ответ.
Убедившись, что Бомонты твердо намерены довести начатое до конца, Могильщик отошел в сторонку и стал наблюдать — как любой человек, он никогда не отказывался от бесплатного цирка. Фотограф притащила с собой еще и фальшивый надгробный камень, старомодный, с закругленным верхом. Он был больше похож на рисунки из комиксов Чарлза Аддамса, чем на настоящие надгробные камни, которые сам Могильщик устанавливал здесь недавно. Фотограф суетилась вокруг него, заставляя своего ассистента переставлять камень с места на место. Один раз Могильщик подошел и спросил, не надо ли подсобить, но девица лишь рявкнула: «Нет, спасибо», — в своей чванливой нью-йоркской манере, так что Могильщик отошел и больше уже не совался.
Наконец она добилась, чего хотела, и велела ассистенту заняться светом. На установку прожекторов ушло еще около получаса. Все это время мистер Бомонт просто стоял и смотрел, периодически поднося руку к лицу и потирая маленький белый шрам на лбу. Его глаза завораживали Могильщика.
А ведь он делает свои собственные фотографии, подумал Могильщик. И его снимки наверняка будут получше, чем у нее. И уж явно останутся на подольше, загрузятся в память. Он отложит ее про запас, а потом пропишет в какой-нибудь книге, а она даже ни сном ни духом.
Наконец фотограф объявила, что можно снимать. Она заставляла Бомонтов вновь и вновь пожимать друг другу руки над этим камнем, как будто нельзя было щелкнуть их с первого раза, тем более что в тот день было чертовски промозгло. Она орала на них точно так же, как на своего писклявого кривляку-ассистента — этаким пронзительным нью-йоркским голосом, — и заставляла позировать снова и снова, потому что или свет не тот, или их лица не те, или в ее чертовой заднице что-то не то. А Могильщик все ждал, когда же мистер Бомонт — судя по слухам, не самый долготерпеливый товарищ на свете — взорвется и скажет ей пару ласковых. Но мистер Бомонт — и его жена тоже — скорее забавлялись, чем злились, и оба безропотно выполняли все приказы отборнейшей городской сучки, хотя погода в тот день была пакостной. Сам Могильщик на его месте взбесился бы очень скоро. Секунд этак через пятнадцать.
И эта чертова яма была прямо здесь, на том месте, где они установили тот фальшивый надгробный камень. Да что уж там, если нужны дополнительные доказательства, вот они — круглые ямки в земле, оставленные высокими каблуками отборнейшей городской сучки. Да, она точно была из Нью-Йорка; только нью-йоркская дамочка напялит туфли на шпильках, когда еще не подсохла весенняя грязь, и станет разгуливать в них по кладбищу, делая снимки. Если только это не…
Мысли резко оборвались, и по спине Могильщика вновь пробежал неприятный холодок. Когда он разглядывал исчезающие следы от шпилек, его взгляд наткнулся на другие следы, посвежее.
2
Следы? Это следы?
Да нет, откуда здесь взяться следам? Просто придурок, который выкопал эту яму, разбросал часть земли чуть подальше. Вот и все.
Но это было не все, и Могильщик Хольт знал, что не все. Еще до того, как он подошел к первому комку грунта на зеленой траве, он увидел глубокий отпечаток ботинка в куче земли, ближайшей к яме.
Да, следы. Ну и что? А ты думал, что тот, кто тут рылся, парил в воздухе с лопатой в руках, как Каспер — доброе привидение?
На свете есть много людей, у которых хорошо получается врать себе, но Могильщик Хольт был не из их числа. И этот нервный, насмешливый голос у него в голове не отменял того, что видели его глаза. Он был заядлым охотником, а прочесть эти следы не составляло труда. Как бы ему самому ни хотелось обратного.
Здесь, на ближайшей к яме куче земли, был не только след от ботинка, но и круглое углубление размером почти с обеденную тарелку, чуть левее отпечатка подошвы. А с обеих сторон от следа и углубления, но ближе к краю,