— Конечно. Здесь самая большая в истории человечества библиотека бумажных книг.

— Бумажные книги? У нас, на Луне?

— Да. Ты не знала?

— Даже вообразить не могла!

— Библиотека не засекречена, просто она не для широкой публики. Туда пускают только ученых, вот как дядя Рено.

— И где эта библиотека?

— На обратной стороне, в горах. Вроде хранилище располагается под поверхностью, иначе книги погибнут.

— Их перевезли сюда с Земли?

Иеронимус вспомнил свой долгий разговор с дядей. В тесном научном мирке Рено Рексафин прославился открытием: оказывается, большинство современных изданий классики резко отличаются от своих же ранних изданий на языке оригинала.

Рено пришел к выводу, что в этой, по его мнению, колоссальной трагедии для всего человечества, виновны лень, косность и топливный кризис.

— Несколько сотен лет назад на Земле закончились запасы топлива, — объяснял он Иеронимусу в свой прошлый приезд. — А потом какой-то идиот обнаружил, что старинные бумажные книги прекрасно горят. Никого не волновало, что при этом уничтожаются миллионы экземпляров — романы все равно никто уже не читал. Тексты оцифровывали и переносили на электронные носители, но делали это из рук вон плохо и небрежно. Удовольствие держать книгу в руках, перелистывая страницы, давно утрачено. Считается, что книги устарели, только место занимают, и читать их невозможно: древние тексты никто не понимает, потому что словарный запас человечества катастрофически сократился. Никого не волновало, что великие произведения литературы сжигают вперемешку с газетами и журналами. Книги воспринимали так же, как продукты жизнедеятельности динозавров, постепенно превратившиеся в нефть. Над теми, кто пытался протестовать, открыто насмехались.

Иеронимус рассказал Слинни, как возникло движение за то, чтобы вывезти последние уцелевшие книги на Луну, как построили секретную библиотеку и как эта библиотека за столетия превратилась в крупнейшее хранилище человеческой мысли. В фондах библиотеки миллионы, а может быть, и миллиарды бумажных книг. Многие написаны на уже не существующих языках.

Слинни спросила:

— А твой дядя позволит нам туда приехать и почитать эти книги?

— Пока он здесь, наверное, проблем не будет.

— Я ни разу в жизни не видела бумажной книги, — прошептала Слинни.

— Я тоже, — ответил Иеронимус.

Они снова посмотрели на титульную страницу.

— Когда твой дядя это перевел? — спросила Слинни.

Иеронимус улыбнулся.

— Лет двадцать назад. Он тогда еще учился в школе. Чуть ли не первый его перевод. Когда я сказал, что нам с тобой задали реферат по «Шальному древоволку», дядя очень удивился. Он эту книгу знает вдоль и поперек, и вот предложил, если мы хотим как следует повеселиться и сделать действительно классный реферат, взять самую что ни на есть оригинальную версию, которую он сам перевел по первому бумажному изданию двадцать первого века.

— Бумажное издание… — мечтательно вздохнула Слинни. — Потрясающе! Он знает, как это — читать книгу, в которой слова напечатаны на листках бумаги…

— Наверное, это как если бы дождь пошел на Луне, — отозвался Иеронимус.

Они уставились на висящие в воздухе две страницы текста. Вариант Слинни казался простеньким, коротким и неинтересным по сравнению с тем, что парил перед Иеронимусом. Там шла речь о вещах, которых они до конца и понять-то не могли, и казалось, предложения и абзацы написаны не столько ради содержания, сколько ради красоты самого текста, ради звуков и образов, которые возникают при чтении.

В дядином переводе было в три раза больше страниц. Встречались целые главы и персонажи, которых не было в современной версии. Чем внимательнее сравнивать два варианта, тем более пресным и плоским казался второй, стандартный. Слинни заметила идиоматическое выражение, которого не существовало во время написания книги, — оно возникло лет на сто позже. Работа по сравнению двух текстов, начавшись как увлекательная детективная игра, быстро переросла в трагическое осознание культурной и интеллектуальной потери.

— Дядя говорит, самое важное — даже не физическое состояние бумажных книг, а постепенная утрата их смысла с течением времени. Язык ведь меняется, сокращается словарный запас, и для новых поколений многое в литературе становится недоступным.

— Происходила своего рода утечка слов и смысла, и вот издатели, вместо того чтобы защищать первоначальные тексты, стали их слегка «дорабатывать» для нового поколения. Книги сокращали, втискивая в рамки тупого лексикона. Сначала