Планировал взять с собой Самуила, но потом передумал. Хрен его знает, как на Руси к евреям относятся, а медикуса хрен перепутаешь, рожа самая иудейская. Поэтому поехал Август Рихтер, его лучший ученик.
Из оруженосцев со мной только Луиджи. Его брат, к сожалению, так и не оправился после того, как получил арбалетный болт в спину от стражников инквизиции. Точнее, стал непригоден к строевой. Поэтому остался дома.
Есть еще людишки из числа специалистов в разном ремесленном деле, но они в круг ближников не входят, так что будут харчеваться с командой.
Я не спеша устроился в своем кресле и бросил:
– Чего мнетесь? Особое приглашение надо?
Не понадобилось, соратники дружно ринулись за стол. Быстро пробормотали молитву и забрякали приборами. Падре Эухенио зашарил взглядом по сервированным блюдам, тоскливо вздохнул, но промолчал и принялся уныло хлебать уху.
Я про себя улыбнулся и кивнул Себастьяну. Кок тут же мотнулся на камбуз и поставил перед монахом тарелку с доброй горкой тушеного мяса. Великим любителем оказался наш падре до тушенки. Только бы ею и питался. Прямо настоящий маньяк.
Да-да, не удивляйтесь. Есть у нас на борту самая настоящая тушенка. Свиная и говяжья. В жестяных банках весом примерно по одному мару. То есть где-то по четыре с половиной килограмма каждая. Откуда взялась? Я заново изобрел, от нечего делать. Автоклав кузнецы соорудили за неделю, не бог весть какая задача оказалась. С металлом для банок – гораздо сложнее, пришлось строить пресс на водном приводе, а потом доклепывать и лудить оловом каждый лист вручную, но в итоге все-таки справились. Жесть получилась толстая, хотя и пригодная для задумки. Потом я долго экспериментировал с рецептурой и конце концов добился почти такого же вкуса, как у знаменитой советской тушенки. Правда, ни о каком массовом производстве даже речи не может идти, так как затея обошлась просто в сумасшедшие деньги.
– Сир, – Тук ревниво стрельнул глазами на падре Эухенио, – ничего не пойму. Мы уже полдня стоим у берега – и никого. Мальчишка не в счет. У нас давно нарисовался бы какой-нибудь барон со своими людьми, с требованием мзды за стоянку.
Рагнар гулко кашлянул и посмотрел на меня. Я кивнул в ответ, давая разрешение говорить.
– Я сам в этих местах никогда не был, – начал мурман, – но знаю, что здесь можно несколько дней идти, но так никого и не встретить.
– Интересно. – Монах аккуратно вытер губы грязным платком. – Насколько велика эта страна?
– Вы даже представить себе не можете, насколько она велика. – Я усмехнулся. – На ее территории поместятся все страны Европы, и еще останется место.
– А как здесь относятся к матери нашей католической церкви? – задал очередной вопрос священник.
– Точно так же, как матерь наша католическая церковь относится к другим ветвям христианства, падре Эухенио, – спокойно ответил я. – То есть нетерпимо. А посему рекомендую вам вести себя…
Но не договорил, потому что с клотика завопил один из наблюдателей:
– Наблюдаю сильный дым! Там, далеко…
– Что горит?
– Не ведаю, сир… – после недолгой паузы отозвался моряк. – Точно не видно…
– Сир, дозвольте, я гляну, – с готовностью вызвался Луиджи.
– Держи. – Я протянул ему подзорную трубу.
– Я мигом! – на бегу бросил паж и ловко, как настоящая обезьяна, принялся взбираться по вантам.
– Может, лес? – предположил Фиораванти. – Тут его столько, что…
– Где-то в той стороне должны быть поселение и монастырь, – неуверенно высказался Рагнар.
Я задумался. Где находится Николо-Карельская обитель, я знаю весьма и весьма приблизительно. Фебус объяснил, что она расположена в устье Двины, а вот где точно, он и сам не знал. Так что, может, горит и монастырь, тем более что он, скорее всего, деревянный. И как раз этим и может объясняться довольно странное отсутствие местных.
– Сир! – завопил паж с клотика. – Несколько дымов, причем в одном месте, поэтому сливаются в один. Это не лес, точно! Не очень далеко, где-то с лигу, может, немного дальше!
– Этого еще не хватало… – буркнул я.
Если предположить, что горит монастырь или поселение при нем, то кто его поджег? Или самовозгорание? Франциск говорил, что норвеги в свое время спалили обитель, но это случилось несколько десятков лет назад. А если и сейчас его кто-то осаждает? В устье несколько рукавов, так что вполне могли супостаты проскочить мимо нас. Или вообще пешим порядком пришли. Ну и что делать? И как не помочь, своим-то, православным?.. В любом случае мы на судах, да с орудиями, будем в сравнительной безопасности. Если что, отобьемся. Не ждать же здесь до морковкина заговенья…
– Снимаемся, идем в реку. «Матильда» пойдет головной, живо, живо…
Никаких вопросов не последовало. И не могло последовать. Поступил приказ сниматься с места – значит, так надо. Все свято верят в своего господина. То есть в меня.
Лагерь в мгновение ока ликвидировали, когги столкнули в воду, ударили весла по воде – и очень скоро, пользуясь приливом, мы зашли в один из рукавов устья Двины.
– Арбалетчики – по местам, канониры – товсь, наблюдатели – смотрим во все глаза за берегами. Тук, проследи. Отто, готовь своих. Дамуазо Луиджи, за мной… – Отдав все команды, я пошел к себе в каюту облачаться в доспех.
В том, что предстоит стычка, уже даже не сомневался. В сердце колотится тревожное и одновременно восторженное предчувствие, во рту появился едва заметный солоноватый привкус, так похожий на вкус крови, – все признаки налицо; за последний десяток лет в Средневековье у меня выработалось безошибочное чутье на драку. Ну что же, не первая и, дай бог, не последняя. Этим и живу. Знаете, я долго думал – чем же мне пришлось по душе это время? Нашлось много причин, но одна из них, не исключаю, что даже главная, – это возможность схлестнуться в рубке не на жизнь, а на смерть. Когда твоя жизнь балансирует на кончике твоего же меча, когда ты сам можешь забрать чужую, когда костлявая с косой так и пляшет вокруг…
Да, вот такой я урод и ничуточки не тягощусь этим. Не знаю, приобретенное ли это качество, вместе с телом бастарда, либо я всегда был таким, но оно есть. А вообще, скорей всего, это обычная профессиональная деформация. Когда занимаешься только тем, что воюешь, поневоле полюбишь это дело.
В закутке Феодоры слышался едва слышный шепот и смешки. Ага, с Лизкой, своей служанкой, лясы точит.
– А ну яви себя мне, девица…
– Да, тятенька. – Федька появилась из-за загородки. – Чего изволите?
– Быстро обряжайся в броню.
– И зачем это? – Феодора досадливо поморщилась. – Она же тяжелая.
Опять кочевряжится, зараза. Ее