— Жалкая попытка, братец. Досадно, конечно, что ты не увидишь, как Олье выгибается и стонет подо мной, как сходит с ума от наслаждения, когда я ее...
— Да ты мечтатель, братец, — оборвал его Рене и выдавил еще одну кривую ухмылку.
— Я практичен до зубовного скрежета. Ты узнал, что хотел? — Морис присел на корточки.
— Разумеется. Я знаю следующий шаг, — нехотя процедил Рене. — И я могу убить тебя прямо сейчас, на это моих сил хватит.
— Знаю. — Морис белозубо улыбнулся. — Но ты этого не сделаешь. До последнего будешь надеяться на чудесное спасение. Хотя... если ты попросишь...
Он вытащил из кармана пузырек и покачал им, словно любуясь.
Рене зарычал... точнее захрипел. О, как ему хотелось выхватить лекарство, а самого Мориса скрутить, ткнуть носом в пол и как следует отпинать!
Ему постоянно этого хотелось. Сколько он себя помнил. И никогда не удавалось. Потому что он — калека, проклятый горбун, и если он сдохнет, Ольга и в самом деле может выйти замуж на Мориса.
— Не дождешься, — прошипел Ренар.
— Злой, нехороший Зайка, — насмешливо пропел Морис и откупорил пузырек. Ноздрей Ренара коснулся волшебно-горький запах зелья. — Даже не представляю, кто же будет меня веселить своей бессильной ненавистью, если ты сдохнешь прямо сейчас. Открой ротик, Зайка, за маму...
Мысленно проклиная Мориса, Волкову и всех, кто причастен к его унижению, Рене разомкнул пересохшие губы. Это было невыносимо — вот так выпрашивать глоток жизни, полностью зависеть от милости ненавистного брата, но...
Но умирать Рене не хотел. Не так глупо! И не сейчас.
Желательно — никогда.
Тяжелая мутная капля медленно сорвалась с горлышка пузырька. Рене невольно дернулся ей навстречу, поймал языком, зажмурился от божественно терпкой горечи...
И услышал шаги. Тяжелые, неторопливые и до дрожи опасные и несвоевременные.
— Кого еще принесло? — буркнул Морис и уже без глупых игр приложил пузырек к его губам. — Пей, уродец. Свалился на мою голову, лечи тебя, таскай тебя, кусок ты... Эй, мэтр, это не мы свалили люстру. Какого вообще у вас тут творится? Не академия, а балаган ужасов какой-то!
Ему никто не ответил. А Рене ощутил, как все волоски на теле становятся дыбом. Глупо было бы едва ощутить облегчение от пролетевшей в волоске смерти — и тут же оказаться жертвой... кого? Кого там принесло — и почему в воздухе отчетливо запахло заговором и убийством?!
ГЛАВА 2. О профессуре и пистолях
Человека, который шагнул из темноты в полосу лунного света, Ренар не знал. Он и разглядеть его толком не мог, словно лунные тени прятали лицо незнакомца.
Который молчал.
Вот так просто молча шел к ним с Морисом, и сердце заполошно отсчитывало последние секунды их жизни.
— Беги, придурок, — шепнул Ренар, отталкивая брата.
— Еще чего, — фыркнул Морис. — Ты мой уродский брат, и ты сдохнешь, только когда я так решу.
— Идиот. Мы на нуле...
— Плевать. — Тихонько вытянув нож из рукава, Морис резко вскочил на ноги, шагнул навстречу незнакомцу в академической мантии и загородил Ренару весь вид. Нож он прятал за спиной. — Кто вы такой и что вам нужно?
Незнакомец не ответил, но остановился — и Ренар ощутил прикосновение чужой магии. Диагностической. А затем услышал характерный щелчок взводимого курка.
Одновременно Морис сделал еще шаг навстречу незнакомцу. Вот же придурок! Огнестрела у него с собой нет, портального амулета нет — ничего нет! А до незнакомца слишком далеко, он выстрелит раньше, чем Морис до него доберется со своим ножиком. Оба они придурки, если уж на то пошло, Ренар тоже расслабился, ни одного боевого амулета не взял. Впрочем... есть же бестолковый кулон с драконьей слезой, самая капелька магии и фамильная наглость Д'Амарьяков.
— Вниз! — приказал Ренар, резко доставая из кармана кулон и направляя в драконью слезу остатки магии.
Придурочный братец с грохотом откатился с «линии поражения», драконья слеза засветилась грозно-багровым светом, пистоль в руке незнакомца дрогнул, а Ренар попытался создать иллюзию портала...
Ни демона у него не вышло.
И Морис, придурок косорукий, метнул нож мимо: тот просвистел в полуметре от незнакомца и звякнул о колонну.
— И это — Д'Амарьяки, — раздалось насмешливое; пистоль теперь смотрел на Мориса. — Ваш отец вряд ли бы гордился...
Он не договорил. Где-то совсем рядом раздался топот нескольких пар ног и сердитый вопль:
— Барьер, мать его... — и непереводимые идиомы по-гэльски и по-русски, на три голоса. — Ломаем, Коль, бери вектор, Оле, держись сзади! И-и раз!
Незнакомец обернулся на голоса и треск поддающегося барьера, еле слышно выругался и... пистоль из его руки исчез.
— Везучие щенки, — процедил он и ударил ментальным заклинанием.
«Стирание памяти, чтоб он сдох», — только успел подумать Ренар, прежде чем его — и Мориса — сознание помутилось от боли.
Он очнулся от ласкового прикосновения и голоса Ольги:
— Не вздумай умирать. Ну же, Рене, я знаю, ты живой, давай, открой глаза.
Прохладная ладонь погладила его по щеке. Не открывая глаз, Ренар чуть повернул голову и коснулся девичьей ладони губами.
— Ты... очнулся, — выдохнула она облегченно и засмеялась. — Я так перепугалась! Извини, я... я не должна была сбегать, просто... ну... я...
— Ты меня поцеловала, — распахнув глаза и упершись взглядом в растерянные, виноватые и счастливые глаза некромантии, сказал Рене.
Где-то неподалеку слышались тихие голоса двух гэльсов и Мориса, что именно они говорили, Рене не расслышал, да и сейчас его то не интересовало. Рядом была Ольга — и это казалось куда более важным.
— Ты. Это ты меня поцеловал, — нахмурилась она. — Не делай так больше.
— Сделаю обязательно. Когда-нибудь это сработает.
— Нет. Не сработает, — в голосе Ольги проскользнуло сожаление и немножко вина. — Я тебя не люблю, ты не любишь меня, оно не может сработать. И вообще Матильда явно имела в виду что-то другое.
— Плевать на Матильду. Раз ты вернулась, значит, тебе не все равно.
— Конечно, не все равно. Еще не хватало, чтобы ты умер тут без помощи!
— Я живучий, — усмехнулся Рене.
— А раз живучий, то давай вставать. Можешь?
— Разумеется, — самонадеянно заявил он, попытался сесть... и не смог. Тело не слушалось и вообще ощущалось так, словно проклятая люстра упала прямиком на него.
Люстра, ага... люстру он помнит. И поцелуй помнит. А потом явился Морис, они полаялись немножко... Но