– Рад снова тебя видеть! – Алан хотел, чтобы его рукопожатие было по-мужски крепким, но вышло неубедительно. Он по-прежнему оставался довольно стройным и отлично подходил на главные роли. Дотти и Алан были весьма своеобразной бостонской парой: оба предпочитали мужчин помоложе, ругались как кошка с собакой и все же были неразлучны.

– Эдди сказал, ты тут с восьми, – улыбнулась Дотти. – Не стыдно тебе?

– На твоем фоне мы выглядим бездельниками! – закончил за нее Алан.

– Один ты трудишься в поте лица, – кивнула Дотти.

– До десяти утра хорошо работают только молочники, – заметил Алан.

– Уж он-то знает, – усмехнулась Дотти. – Где ты остановился?

– В «Мирамаре».

– О нет! – воскликнул Алан.

– О да, – в тон ему ответил Скотт.

– Нужно оттуда перебираться, – посоветовала Дотти. – Там же в округе ничего нет.

– Зато есть пляж, – сказал Скотт.

– Пляж для тех, кто не умеет читать, – заметил Алан.

– Пляж для тех, кому не по карману бассейн, – добавила Дотти. – У нас вот есть, и там дешевле, чем в «Мирамаре».

– А мне там нравится.

– Да кто поедет в Голливуд, чтобы жить в Санта-Монике?! Определенно, нельзя тебя там бросать. Впрочем, поговорим об этом за обедом. Мы только поздороваться зашли. Знаешь уже? Завтра приезжает Эрнест.

«Только не это!» – подумал Скотт, но вслух сказал:

– Нет, не слышал.

– Фредди Марч[16] устраивает небольшой благотворительный вечер – собираем деньги для Испании. Эрнест будет показывать свой фильм[17]. Прийти тем не менее стоит.

– Чтобы почва дала урожай, ее придется хорошенько удобрить, – произнес Алан многозначительно.

– Может, оно и не слишком приятно, но чтобы заставить гостей раскошелиться, нужна настоящая знаменитость.

– Похоже, там дело не только в деньгах, – сказал Скотт.

– Лучше бы в Голливуде собирали самолеты, – вздохнула Дотти. – Увы, здесь лишь снимают кино. Что ж, мы пойдем. Пора и нам внести свою лепту.

– Да, пора обратно на галеры, – согласился с ней Алан и уже на пороге добавил: – Хорошо, что ты вернулся.

Как только за ними закрылась дверь, Скотт снова прильнул к окну. Кот убежал. Перед магазином стоял «Корд Родстер», на пассажирском сиденье которого скучала крашеная блондинка. С плаката все так же манил рай Эдендейла. За спиной вздохнула вентиляция.

Хорошо, что Дотти взяла его под свое крыло, подумал Скотт; однако мысль, что из всех людей на земле сюда приехал именно Эрнест, его почему-то тревожила. Он бы должен был сердиться на Хемингуэя за то, как тот высмеял его и ему подобных мотов в одной из книг. История получилась пронзительная, хотя и предсказуемая. Правда, других сейчас и не писали. Рубленый, уверенный слог ранних работ Эрнеста когда-то очень нравился Скотту, но теперь тон его книг стал крикливым и почти вульгарным. А его последний роман так и вообще мог принадлежать перу Стейнбека или любого другого бездаря из какого-нибудь левого журнала. Когда «Ночь нежна» хорошо разошлась, именно Хемингуэй нашептал Максу, что он, Скотт, зарыл свой талант в землю. Высказывание это отчасти было правдивое, но совершенно нечестное, и главным образом из-за него он совершенно не горел желанием видеться с Эрнестом.

Скотт читал «Ностромо», когда звонок возвестил о начале обеденного перерыва. Одна за другой распахнулись двери, и коридор наполнился голосами, будто школьники выбежали на перемену. После гробовой тишины от шума Скотту стало не по себе, и он решил дождаться Эдди, чтобы не ходить в одиночестве.

Продюсер привел с собой коренастого лысеющего человечка в ярко-оранжевой гавайской рубашке, который, как оказалось, и был Оппи – Джорджем Оппенгеймером[18].

– Собаку в нашем деле съел, – сказал о нем Эдди. – «Бен-Гура»[19] еще не снимали, а он уже здесь работал.

Скотт его не вспомнил.

– Добро пожаловать на борт, старина. – Оппи носил кольцо с рубином, как у бруклинских букмекеров, а рукопожатие его было вялым и влажным. По дороге к столовой он то и дело вытирал лоб мятым платком.

Скотта все подмывало спросить, какое важное дело заставило его сесть за машинку в восемь утра, но из профессиональной вежливости он сдерживался, полагая, что Оппи и сам расскажет, если захочет. Слава богу, Оппенгеймер тоже не задавал ему вопросов – ни о том, с чего вдруг он согласился на работу над «Янки в Оксфорде», ни о том, на кого оставил больную жену и дочь-подростка.

Хотя само здание столовой было довольно старым, здесь недавно сделали ремонт. Пока весь мир страдал от Великой депрессии, студия процветала, и правление не могло не похвастаться успехами. Большинство корпусов были перестроены в стиле позднего ар-деко, и теперь территория напоминала гавань со множеством вставших на якорь кораблей.

Первым знакомым лицом, которое Скотт увидел в этом логове рычащего льва[20], стало лицо Джоан Кроуфорд. Дива направлялась к выходу с контейнером, в котором был ее обед, и Скотт по привычке придержал для нее дверь. Джоан улыбнулась и кивнула ему. Когда-то они хорошо друг друга знали, но это было лет пятнадцать назад, в эпоху немого кино, теперь же она просто прошла мимо.

Несмотря на то что столовую оформили в модных желто-зеленых тонах, планировка осталась прежней. Впрочем, как и запах: здесь все так же пахло куриным бульоном и посудомоечной машиной. Дотти и Алан заняли места у стены за столом сценаристов, откуда удобно было наблюдать за продюсерами, сидящими в центре зала. Похожий на крота Майер, с закатанными по локоть рукавами, рассказывал что-то важное собеседникам, среди которых был Джордж Кьюкор[21]. Однако Скотта больше заинтересовала Мирна Лой: обладательница самого чарующего взгляда сегодня была загримирована под куртизанку – ее голову украшал напудренный парик, а сама она лениво ковыряла вилкой в яичном салате.

– Как у тебя дела с «Луи Пастером»[22], Оппи? – спросила Дотти.

– Та еще заноза в заднице, – угрюмо отозвался Оппи. – Смейся, смейся. Скоро сама узнаешь, как нелегко сделать конфетку из этого французского старикашки!

– Оппи наш штатный романтик, – пояснил Алан. – Если продюсер спрашивает: «Где наш Ромео?», знай, это он его ищет.

– Да, пылкий юноша находит любовь, теряет любовь… – добавила Дотти.

Сейчас они вместе работали над фильмом «Влюбленные», где главными исполнителями были не переносившие друг друга Джанетт Макдональд[23] и Нельсон Эдди[24], которым в кадре приходилось играть нежных голубков.

– А у тебя как продвигается работа? – спросил Эдди у Аллана.

– Спасибо, отлично, – ответил тот.

– Полная чушь выходит, – сказала Дотти. – Тебе понравится.

Скотту нечем было поддержать разговор, и раз уж они так удачно сидели, он снова стал разглядывать знаменитостей. Справа от Рональда Колмана[25] Спенсер Трейси с жадностью ел трехслойный бутерброд, а сидевшая радом с ним Кэтрин Хепберн деликатно дула на ложку с томатным супом.

Майер и Кьюкор картинно подбрасывали монетку, решая, кто будет платить за обед. Все было как в «Коттэдж», обеденном клубе Скотта в Принстоне: лучшие столики там всегда негласно держали для избранных, остальные гости являлись лишь массовкой.

С того момента, как Скотт сошел с поезда, дневную порцию выпивки ему заменяли леденцы. На обед он