Для начала мы занялись бамбуком: вымыли длинные гибкие стрелы, потом обрезали каждую, вынимая мякоть, чтобы стебель мог заполниться водой. Два часа утомительного стояния над большой ванной, согнувшись в три погибели, зато на все это время мы исчезли с глаз высокомерных школьных дамочек.
Подготовив бамбук, мы укрепили его стоймя полукругом, на манер заборчика — и подрезали кое-где электрической пилой, чтобы заборчик получился волнистым. Дальше было уже легко — оставалось воткнуть ирисы в бамбуковые стебли и украсить композицию вьющейся зеленой плетью, взятой у Мэри.
— Так вот что вы собирались сделать! — Подошедшая Нацуми ткнула в нашу работу наманикюренным пальчиком. — Кода-сан говорила, что это будет нечто особенное.
— Я намеревалась работать с лилиями, — сказала Норие тем чирикающим голоском, который бесил меня до крайности. — Но поставщики прислали увядшие лилии, и нам пришлось сочинять на ходу.
— В таком случае кому-то придется переписывать вашу карточку! На ней черным по белому написано — лилии. — Нацуми отчего-то казалась задетой. — А у вас ирисы «кроличьи ушки».
— Вообще-то это другой сорт, — заметила тетя.
— А сколько их всего? — влезла я с дилетантским вопросом.
— В нашем школьном пособии перечислено семь сортов. Карликовые ирисы, махровые ирисы, бородатые ирисы, мечевидные ирисы, потом еще голландские, немецкие сорта... — Тетя загибала пальцы. — Не важно, я сама перепишу карточку.
— Но каллиграфия должна соответствовать! — не унималась Нацуми.
А я еще считала ее доброй барышней, после того случая с колготками. Оказалось, все дело в привычке тыкать пальцем и давать ценные указания.
— У вас столько хлопот сегодня, Нацуми-сан, — сказала я умильно, надеясь ее отвлечь. — Вы, наверное, очень утомились, особенно после тяжелой работы с букетами в женском отделе, там внизу...
— Николь Миллер! — Нацуми скорчила гримаску. — Предполагалось, что эти букеты сделают нашей выставке хорошую рекламу. Но это безнадежно.
— Я так не думаю, — заметила тетя Норие, не остывшая от спора.
— Молодые женщины не станут тратить деньги на выставку икебаны. — Нацуми принялась заполнять для нас новую карточку, выводя аккуратные иероглифы кандзи зеленым фломастером. — На тысячу иен можно славно посидеть в какой-нибудь забегаловке.
Что правда, то правда... Я сама там недавно обедала. Интересно, Нацуми тоже любит их знаменитые френч краллерс — жареные пирожки? Ее животик выглядел таким плоским — казалось, туда не поместился бы и единственный френч краллер, не то что вся порция целиком.
— Да, нынешних студентов привлечь не так просто, — вздохнула тетя. — В мое время двадцатилетним девушкам приходилось изучать икебану.
— Они просто хотели замуж, — заметила Нацуми. — Вы ведь тоже занимались этим, чтобы заполучить мужа, верно? А когда вышли замуж, сразу бросили. А теперь ваше гнездо опустело, и вы снова взялись за бамбук и лилии.
Мне бы за такие слова здорово досталось, но с Нацуми тетя была подчеркнуто вежлива.
— Я всегда любила икебану, — голос тети Норие едва заметно дрогнул. — В то время, когда я не посещала школу, я занималась дома.
— У тети и сейчас есть группа учениц, — вступилась я, — они приходят каждую неделю. У тети Норие — профессиональный сертификат!
Ну да, сертификат. У некоторых домашних хозяек, вроде моей тети и Ёрико, были эти учительские сертификаты, дающие право преподавать. Но даже та символическая плата, которую они получали от своих учениц, по молчаливому уговору принадлежала школе Каяма. Я также слышала разговоры о творческом взносе, то есть о пятнадцати тысячах иен, заранее заплаченных каждой ученицей, в том числе и тетей Норие — за себя и за меня, — за право участвовать в выставке универмага «Мицутан». Вот в этой самой выставке, где мы стояли сейчас с тетей, выслушивая светские глупости от бессовестной девицы, чьи карманные деньги только что пополнились нашими двумя с половиной сотнями долларов.
Покидая «Мицутан» примерно через час, я заметила команду с телекамерами, поджидающую у входных дверей. Ага, значит, наверх их не пустили, и теперь они отираются здесь, надеясь перехватить тетю Норие. Хорошо, что кузен Том оставил машину на подземном паркинге, куда они с тетей и отправились в надежде избежать журналистского внимания, а я помахала им на прощание и пошла прямиком к выходу для персонала. Мне тоже не хотелось столкнуться с прессой, между прочим.
— No hablo japones, — громко сказала я охраннику, пытавшемуся меня остановить.
Прикинувшись бестолковой латинос, не говорящей по-японски, я очень кстати вспомнила о своих планах на вечер. Мне предстояла встреча с Ричардом в «Сальса-сальса» — бразильском клубе, недавно открывшемся на окраине шикарного района Ниси-Адзабу, на восток от Роппонги. Дома пришлось переодеться в подходящее платье — короткое, скользящее, цвета алого пламени. Оно подходило не только к сальсе, но и к моему вечернему настроению. Ни чулок, ни колготок без затяжек в доме не обнаружилось. Я махнула рукой и надела туфли на босу ногу. Не слишком-то пристойный вид, если учесть, что в Токио колготки носят даже с шортами в сорокаградусную летнюю жару. Тем более что к вечеру похолодало, и ноги у меня покрылись зябкими пупырышками, а босые ступни прилипали к кожаной подкладке туфель, и при ходьбе раздавалось оглушительное хлопанье. Хорошо, если клуб окажется шумным и этого безобразия никто не услышит.
И он оказался шумным: переоборудованный подвал в типичном для юго-восточной части Роппонги-дори скучном здании. Группа, производящая шум, называлась «Бесподобные попугаи», и в пандан этому сомнительному названию у дверей, выкрашенных бирюзовой краской, красовались чучела попугаев.
Охранник-латинос оглядел меня с ног до головы прежде, чем позволил зайти. Плата за вход составляла две тысячи иен, но меня пропустили бесплатно, и я вошла в комнату, затейливо декорированную фигурками животных, вырезанными из дерева, и стала потихоньку пробиваться через толпу жизнерадостных японских яппи и гостей-иностранцев.
Ричард попался мне на глаза почти сразу. Он ласково беседовал с молоденьким барменом, облокотившись на полированную стойку из тикового дерева, причем настолько увлек своего собеседника, что тот совсем не обращал внимания на очередь посетителей, жаждущих коктейля, и заворожено смотрел Ричарду в рот.
— Ты рановато пришла, Симура. — Мой приятель, казалось, был не рад мне совершенно. — Но ты надела мое любимое алое платье. Наверняка тебе от меня что-нибудь нужно!
«Вот это вряд ли», — подумала я и заказала местный фирменный напиток — кайпиринъю, охарактеризованную Ричардом как бразильское пойло из лимона и сахара, где все остальное — любовь.
— И еще ликер кашаса, — добавил бармен, которого звали