Ранним утром начало припекать солнце, расчирикались воробьи. Это были последние тёплые деньки перед подготовкой природы к заморозкам.
Олег очнулся от приснившегося кошмара и стал оглядывать обстановку вокруг, заново вспоминая, где он и что тут делает. Женщина находилась возле печи, она что-то помешивала в котелке.
– Виртуальный кошмар сменяет реальный кошмар! – пробурчал постоялец первое пришедшее на ум. Он с трудом слез с кровати и поплёлся на улицу.
– Я принесла листьев… – сказала Птица, когда он садился за стол. – Надо их приложить к ранам и сменить повязку.
– Не знаю, что это за растение, но с твоим лечением я быстро восстанавливаюсь, – произнёс мужчина, склонившись над горячим супом. – Думаю, в скором времени меня можно будет отправлять обратно.
Женщина после этих слов напряглась. Он проследил взглядом, как она недовольно отошла, опустилась на пол рядом с корзиной, распластав во все стороны крылья и начала перебирать сухофрукты.
Олег прожевал мясо, которое с непривычки пришлось есть без хлеба, и пододвинул к себе железную кружку с отваром из шиповника и ещё каких-то там ягод. Гость решил завести с ней беседу на другие темы:
– Если не ошибаюсь, твоё платье из натурального шёлка? Откуда оно у тебя?
Птица покосилась на него боковым зрением.
– Я его украла у арабского посла.
Олег развернулся к столу боком, начал наблюдать за ней с интересом.
– Ничего себе! Ты и воровством промышляешь?
– Ну не летать же мне голой… – Женщина угрюмо отвернулась.
– Логично. – Олег слегка растерялся, собираясь с мыслями. – У меня есть к тебе вопрос… – Он снова замялся. – Если не считать крыльев, ты устроена так же, как наши человеческие женщины?
Она приостановила своё занятие.
– В каком смысле?
– Ну-у, если откинуть крылья, в остальном ты человек?
Она закатила вверх свои большие глаза с тёмно-карими кругами радужек и зависла в размышлениях.
– Я не знаю, что ты подразумеваешь под словом «человек».
– Ну ты же много общалась с людьми, это видно. Ты говоришь нормально на человеческом, а не на птичьем языке…
– Я и на птичьем могу, – прервала она его. – Послушай! – Птица в точности сымитировала одну из вариаций иволги, похожую на звуки флейты. У Олега от удивления отвисла челюсть. В первые секунды он впал в ступор – в этой жизни его ничто так не удивляло. – А хочешь послушать какие звуки издавала бескрылая гагарка? – Хозяйка леса приподнялась с пола. – Я тебе сейчас покажу. Такую птицу ты нигде не услышишь. – Она так же искусно продемонстрировала другие звуки.
– Почему – нигде? – заинтересовался гость.
– Потому, что её больше не существует. Она вымерла.
– Откуда ты всё это знаешь? – Мужчина не сводил с неё завороженных глаз.
– Много пожила на этом свете.
Он решил, что она сказала образно и не заострил внимание, что значит «много», а зациклился на своём вопросе:
– Много пожила, и не знаешь, чем люди отличаются от птиц, бегемотов, леопардов и кого там ещё?.. Я подумал, что, если ты нормальная баба, то могла бы не скитаться по лесу и воровать чужие вещи… Ты могла бы жить во дворце и тебе дарили бы этих платьев, сколько захочешь.
– Предлагаешь золотую клетку? – Она снова распласталась по деревянному полу, продолжая перебирать. Шикарное мозаичное оперение играло под лучами проникавшего в окно тёплого осеннего солнца.
– Да ты и так в клетке… – съязвил Олег, – только деревянной.
– А ты бы мог подарить мне такое платье? – Она поднялась и подошла ближе, встав прямо у стола, наблюдая за его реакцией.
– Я? – Олег отклонился назад. Он немного подумал и дал размывчатый ответ: – Мог бы… Такое навряд ли… а что-то наподобие…
– Ясно. – Она повернулась и направилась к двери.
– Чего тебе ясно? – Мужчина выкрутил на неё голову насколько это было возможно. Хлопнула дверь, и он увидел, как мимо окна вспорхнула в небо крупная тень.
– Ну вот, понеслась снимать напряжение… – проговорил он вполголоса. – А мне то как его снимать?..
Все последующие дни проходили в одинаковом режиме. Птица куда-то летала – в основном поздним вечером, а когда и перед рассветом. День становился коротким, им приходилось вести беседы в кромешной тьме, в целях экономии керосина. Светлую часть дня она посвящала заготовкам на зиму. Женщина развлекала его историями из лесной жизни и не забывала между делом обрабатывать раны.
– Вчера я ходил по округе и видел за домом перекошенную баню… – Эта постройка привлекла внимание Олега из-за наступления устойчивой прохладной погоды.
– Да, она немного завалилась.
– Я уже вполне нормально себя чувствую и хотел бы починить её напоследок, чтоб сделать для тебя полезное. Здесь есть какие-нибудь инструменты?
Птица пожала плечами.
– Откуда они у меня? – Она дошила просторную короткую шубу из волчьей шкуры мехом внутрь и зубами откусила нить. – Но я знаю, что можно сделать.
– Ну-ка?
– Я слетаю в поселение и принесу инструменты.
– То есть, своруешь?
Она на секунду застыла, широко раскрыв свои глазища.
– Я возьму взаймы, потом так же отнесу обратно.
– Без спросу?
– Никто не заметит. Потом верну, да и всё. Примерь-ка вот это!
Мужчина влез в шубу – рукава были длинноваты, капюшон сшивался в виде воронки и, одетым на голову, напоминал высокий меховой колпак. Но зато в ней было тепло, и Олег оценил это.
В тот же вечер птица притащила, как обещала, набор инструментов, и утром Олег, надев волчий полушубок, отправился восстанавливать постройку. Деревянная баня состояла из единственного помещения, с заглубленным в землю очагом, который нагревал сложенную над ним груду камней. Посреди располагалась труба, выходящая на крышу. Пол в большей части был земляным, а кое-где лежали подгнивающие доски. С одной стороны строения, где находилась дверь, древесина отошла от вертикальных столбов, и постройка стала выглядеть перекошенной.
Птица прислушивалась к стуку молотка. Звуки то затихали, то снова возобновлялись. Олег работал последовательно, не спеша. Когда постукивание прекратилось, он заглянул в дом, деловито облокотившись рукой на дверной косяк, со словами:
– Принимай! Твоя баня топится!
Женщина вышла посмотреть: постройка стояла правильно, доски были крепко заколочены и дверь теперь открывалась без труда.
– Воду откуда таскаешь? – поинтересовался жилец.
– Здесь есть ручей неподалёку.
Олег спустился с вёдрами к ручью, присел и опустил в него руку. Вода была кристально прозрачной и холодной, но пока ещё не ледяной, она стекала по крупным булыжникам, омывала кисть руки, растворяясь в небольшой, такой же прозрачной лужице. Он задумался о чистоте окружающей его природы. Эта первозданная чистота была противоположностью той грязи,