Когда она уехала, я сильно запил. Я тогда совсем не работал, в море в таком состоянии выходить нельзя. Когда немного отошел, стал выбираться в горы, грибы собирал, несколько раз лазал на скалы за гнездами стрижей. Я тогда потерял килограмм десять, не меньше. Потом потихоньку втянулся, в море вышел, работал то с парнями, то с девчонками. С Леной тоже. Она к нам приезжала то с севера, то с Пограничья, то с графства. У нее же образование было очень высокое, международное. Она была подданной нескольких стран одновременно. Она тоже крутилась как могла, хотела денег заработать и навсегда остаться на острове, просто катранить себе по мере сил. Просто жить. Ей у нас на острове почему-то очень нравилось. Больше, чем в других странах. Говорила, здесь ей было все «душевно».
Мне с Леной нравилось работать. Может, из-за того, что она была постарше, да и взрослый ребенок у нее уже был, самостоятельный. Дочка. А может, из-за того, что с ней можно было просто помолчать, и тишина не напрягала. К тому же на нее приятно было смотреть: она была очень подтянутая, стройная, гибкая и мускулистая одновременно. Она много улыбалась, даже когда тихо сидела себе на спине катрана и смотрела на море. Вокруг глаз у нее собирались лучики-морщинки, но ее как-то это совсем не старило. Совсем наоборот.
Я мог ей рассказать абсолютно все. Она заливисто смеялась над моими рассказами о злоключениях в графстве и немного подразнивала меня за мой сильный островной акцент. Я постепенно привык к ней, и стал по ней скучать: ведь она меня никогда ни за что не осуждала. Просто старалась понять. А я рассказывал ей про друга Валика, которому плавником перерезало сухожилие, и он больше не мог работать в море. Я помог ему устроиться в береговой гильдии; он стал очень удачным бизнесменом, но через пару лет его сердце не выдержало, и он умер… Рассказывал, как однажды напоил водкой графскую лошадь, и она скинула на землю герца. Много чего рассказывал. Она просто улыбалась и не ругала меня вообще. Потом я понял, почему: у нее на меня не было никаких видов. Она просто слушала меня, как слушают младшего братишку или избалованного ребенка. Кивала головой и тихо смеялась. А я стал ловить себя на мысли, что мне хочется подойти к ней и обнять. Чтобы она удивилась. Чтобы вот так положила мне голову на плечо, и перестала быть такой сдержанной и всепонимающей. Чтобы просто поревела, как обычная баба. Поистерила немного. Пожаловалась на жизнь. На мужиков разных национальностей, которые почему-то перевелись во всех странах мира…
Но я не решался. Когда она уезжала, я немного ей писал, поздравлял с праздниками. В последнее время Лена тоже много работала в графстве, но встретиться с ней я мог только тут, на острове. Я знал, что она работает на герцев в закрытом медицинском учреждении. Я легко представлял ее там, в белом халате, немного чопорную, а потом улыбчивую. Я уверен, что герцы в ней души не чаяли. Я же до работы с герцами не допускался, ибо у меня не было соответствующего разрешения. Я мог работать только на конюшнях и в манежах. Гулять работникам моей специальности разрешалось только в определенных местах, так что пересечься мы с ней не могли. Впрочем, однажды мы почти встретились.
Несколько месяцев назад, когда я еще работал в графской конюшне, на выходных я прогуливался по берегу океана. Тогда я и увидел Лену. Я ее сразу узнал: таких, как она, в графстве не так уж и много. Лена возвращалась от Морских пещер. Она шлепала босыми ступнями по мокрому песку и счастливо улыбалась каждый раз, когда волна захлестывала ее загоревшие ноги. Кромка ее шорт уже намокла, но солнце припекало не по-зимнему жарко. Я залюбовался ею и присел на дюну, готовый окликнуть ее в любой момент. Я на секунду оторвал от нее взгляд, чтобы насыпать и ей побольше песка рядом – для удобства, а когда посмотрел в сторону океана, ее уже не было. Я вскочил, не поверив своим глазам. Как будто резко перемотали фильм, – Лена была уже едва видна, далеко впереди. Через секунду она исчезла из вида насовсем. Если бы я это не видел своими глазами, я бы ни за что не поверил: Лена была северянкой, она не могла владеть оморикской времяформой по определению… Значит, Лена наврала и была островитянкой, или же она овладела искусством путешествия во времени и пространстве!
И еще она была криминальным элементом, ибо вход на этот графский пляж был только по пропускам. Скорее всего, она пробралась на пляж невидимкой, воспользовавшись времяформой. Даже я так не мог. На острове – мог, а в графстве – ну никак… Вот тебе и Лена.
Там, в графстве, я встречался с девушкой по имени Джейн. С ней было хорошо, не так одиноко. Про Лену я думал лишь изредка, но мысли о ней ласковой волной лизали мое сердце, как лижут прибойные волны береговые камни у нас в Улисе. Иногда она мне снилась, и тогда я целый день ходил с глупой улыбкой на лице. Я понимал, что очень по ней соскучился. Мне ее не хватало. Как только я вышел из больницы, я сразу Лене написал. Но мой коммуникатор быстро выставил красный флажок, объявив, что связь прервана на неопределенное время.
Анютины новости
Я все больше привыкал к своим костылям, и передвигаться мне было значительно легче. Я даже сходил в магазин и купил отличного местного вина, – продавец загрузил мне его в рюкзак, чтобы было удобнее нести. Когда я медленно двигался в сторону дома, меня на набережной обогнала семья из трех человек: мама, сынок лет десяти, и папа. Мама прошла совсем рядом со мной, обернулась и заулыбалась: «Выздоравливайте!» За ней обернулся и мальчишка: «Выздоравливайте скорее!», а папа в полуобороте помахал рукой. Я заулыбался: «Спасибо, ребята, спасибо!», – мне пришлось остановиться, чтобы не расплакаться: это было так неожиданно и так здорово. По возвращению на остров я всегда становился очень сентиментальным, – наверное, я просто радовался, что я дома, радовался нашим людям… Ведь в графстве такое общение между незнакомыми людьми, да еще на улице, было