— Что сказала Зубова? — спросил Феликс.

Мы стояли в тесном кругу в нашей комнате, наши лица были освещены тусклым светом уличных фонарей. Я рассказал ребятам о том, что узнал от Тамары. Атмосфера в комнате совсем потяжелела, когда я назвал имена Салтыковой, Апраксиной и Воронцовой.

Юсупов нахмурился, глубоко задумавшись.

— Подожди, Салтыкова? — Он обменялся быстрым взглядом с Львовым. — Они довольно близки с семьей Катерины, с князем крови Дмитрием Павловичем и её братом Павлом. Но… чтобы они пошли на такое…

— Могли ли они решиться на такое? — спросил Лева, его голос дрожал от возмущения и шока. — Это же безумие! Родная семья… как можно губить собственную дочь и сестру?

Я хотел бы сказать ему, что он ошибается, что так не бывает, но я знал слишком много о том, как устроены семьи магов. Семьи власти. Павловичи не были исключением. Я видел, как Юсупов покачал головой и тяжело вздохнул.

— Лева, ты не знаешь их, — произнес Феликс тихо. — Я знаю этих людей с детства. Павловичи — не просто семья. Им плевать на родственные связи, когда дело касается чести рода и власти. Катя перешла им дорогу, и они этого не простят. Она ослушалась, отказалась от заранее предопределенного брака и сбежала в Спецкорпус. Такое не прощается. Это предательство в их глазах.

Лева отступил на шаг, глядя на нас с недоверием.

— Но это же абсурд… — он не мог уложить в голове услышанное. — Они ведь её семья, её родные!

— Семья? — перебил его Юсупов, на его лице застыло выражение презрения. — Семья для них — это кровная линия, чистота рода, статус. Они привыкли думать, что все контролируют. И если Катя вышла из-под контроля…

Он не договорил, но смысл его слов был очевиден. Лева выглядел так, словно его только что облили ледяной водой. Я понимал, как ему сейчас было тяжело — розовые очки разбились стеклам внутрь.

— Теоретически, они могли привлечь Салтыкову, — сказал я, чувствуя, как в груди поднимается холодная ярость. — У Елены есть весомый мотив — быть в благосклонности Павловичей. Возможно, ей или её семье предложили что-то взамен за… устранение Кати. Или просто приказали ее старшие родственники.

Мои слова повисли в воздухе, как тяжелое облако. Лева сел на край кровати, уставившись в пол. Услышанное окончательно выбило парня из колеи. Многовато за одни сутки.

— Господи, куда я попал… Но если это правда, — прошептал он, — Катя в опасности. Реальной опасности.

— Именно, — подтвердил Юсупов. Его голос стал твердым, лишенным той легкости, что была ему присуща. — Ее нельзя оставлять одну, ведь могут снова попытаться… Даже если это не Салтыкова, а кто-то другой, думаю, они смогут найти других исполнителей.

Не факт, что конечная цель — убить ее. Но жестоко наказать за неповиновение и вывести из строя на долгое время, не дав ей построить службу — вот такая гнильца была вполне в духе Павловичей.

И как все изящно выворачивается — попытка подставить меня и очернить мое имя вполне вписывалась в план мести Павловичей. Ведь именно меня они назначили виновником своего провала.

Я встретился взглядом с Юсуповым, а тот, в свою очередь, уставился на Безбородко.

— Ты либо с нами, либо нет, Аполло, — сказал Феликс. — Катя и Андрей — члены нашей группы, и мы должны отомстить за своих.

— Я не брошу группу в трудный час! — с некоторой надменностью ответил курсант. — За кого вы меня вообще принимаете?

— За смутьяна, которому должны довериться, — ответил я.

— То есть вы хотите, чтобы я доказал свою преданность?

— Именно, — сверкнул оскалом Феликс.

* * *

— Курсан-ты, смир-но!

Мы стояли на утреннем построении, выстроившись в привычные ряды. Промозглый ветер пробирался под китель и заставлял ежиться — Петербург посчитал, что лета в этом году было достаточно.

Все курсанты были встревожены, и я не винил их. Сначала инцидент с Андреем, затем — Катерина. Еще во время зарядки звучали нервные шуточки на тему, кто будет следующим, а дежурные офицеры казались злее обыкновенного.

— Смотри, Шереметева! — прокатилось по строю, и все вытянулись по струнке.

Глава Спецкорпуса не должна была присутствовать на построении, и ее появление вызвало еще большее напряжение. Генерал-лейтенант быстро спустилась по лестнице и подошла к Ланскому.

— Господа курсанты, вчера ночью в Восточной кордегардии произошел немагический инцидент, — начала она, всматриваясь в наши лица. — Один из курсантов отправлен в лазарет с подозрением на отравление ртутью. В связи с этим объявляется внеочередная проверка всего личного состава. В течение сегодняшнего дня всем явиться в медсанчасть и сдать повторные анализы.

Я услышал, как Лева резко выдохнул.

— Также в целях безопасности мы усиливаем меры охраны, — продолжила Шереметева, чеканя слова. — С сегодняшнего дня патрули удваиваются, а перемещение по корпусам после отбоя будет строго ограничено. Все личные вещи будут повторно проверены, включая ваши комнаты и шкафчики. Доступ к учебным и спальным помещениям будет разрешен только по служебным коридорам, под наблюдением дежурных офицеров.

Я обменялся коротким взглядом с Феликсом. Похоже, ночные вылазки теперь станут еще сложнее.

— И последнее, — добавила Шереметева. — Любые сплетни и разжигание паники недопустимы. Распространение непроверенной информации без разрешения командования приведёт к строгим дисциплинарным мерам. Спокойствие — это залог безопасности для всех.

После этих слов она кивнула Ланскому, и тот коротко приказал:

— Курсанты, разойдись в столовую.

Едва закончив завтрак, мы с Левой поспешили в лазарет, пока Феликс вызвался занять для нас места в аудитории. У нас было не больше пятнадцати минут до лекции, и следовало поспешить. Я доедал бутерброд на бегу.

— Осторожнее, курсанты! — Прикрикнула на нас медсестра, когда мы ворвались в отсек и едва не снесли ее.

Ночь выдалась тревожной, ни мне, ни Лёве, да и никому из нашей комнаты не удалось нормально поспать. Все слишком беспокоились за Катерину, и вот теперь, едва забрезжило утро, мы уже стояли перед дверью кабинета Сумарокова, требуя встречи.

Нас остановила другая медсестра. Она устало посмотрела на нас и покачала головой:

— К Романовой? Девушке сейчас нужен покой. В палату вход запрещен.

— Но… — начал Лёва, но я успел остановить его взглядом.

— Мы к его высокоблагородию, — нашелся я. — Львов — получить задание, я, Николаев — на осмотр.

— Ладно. Его высокоблагородие должен освободиться с минуты на минуту. Ждите у кабинета. Сейчас у него гость.

Она проводила нас к уже до боли знакомой двери, и я, набравшись наглости, постучал.

— Николаев, ваше высокоблагородие! Разрешите войти?

Медсестра наградила меня укоризненным взглядом, но тут ее окликнули, и она