В маленькой хижине от резких порывов ветра дребезжали оконные стекла. Бледное, почти не греющее солнце клонилось к западу, знаменуя конец дня, который казался мучительно бесконечным молодой женщине, распростертой на кровати. При очередном приступе боли Кэрри Тревитан обхватила ладонями свой огромный живот и закричала, не в силах больше сдерживаться.

Повитуха наклонилась над ней и вытерла влажной тряпицей пот со лба.

— Тише, тише, голубушка. Держись. Скоро все закончится.

Она растянула свой беззубый рот в неком подобии улыбки, но не могла скрыть явного страха, отразившегося в ее глазах.

Кэрри и сама понимала, что с самого начала все пошло как-то неправильно. Схватки длились уже семнадцать часов — дольше, чем при прежних ее родах, а ребенок и не думал появляться на свет. Кэрри в изнеможении откинулась на кровати. Ее длинные прямые волосы, слипшиеся от пота, рассыпались по подушке, окружая ее худое лицо темным ореолом. Она больше не могла выносить эти муки. Она чувствовала, как с каждой новой волной боли тают ее силы.

«Я умираю…» — подумала Кэрри и зажмурилась, чтобы сдержать слезы. Она должна была найти в себе силы жить. Не из-за себя — из-за ее малышей. Новорожденный, если он выживет, и другие дети: Джанетт, Том, Сэм и Агнесс. Что с ними станется без матери?

Потерявшись в тумане своих страданий, Кэрри очнулась, когда Сара, что-то бормоча себе под нос, отошла от ее кровати. Кто-то еще был в комнате. Может быть, это маленький Том снова плачет и зовет маму? Боже, только не это! Она не хочет, чтобы дети видели ее сейчас.

Кэрри с трудом повернулась, собираясь заставить сына уйти, но, увидев вошедшего, вдруг широко раскрыла глаза и задержала дыхание. Это был не Том. Человек, застывший на пороге, принес с собой терпкий, свежий запах осени. Высокий и широкоплечий, он был закутан в длинный черный плащ, и при виде этой мрачной фигуры Кэрри на миг показалось, что перед ней ангел смерти.

Кэрри сжалась от страха, когда незнакомец направился к ней, тяжело ступая по скрипящим половицам. Но прежде, чем она успела закричать, он сдернул плащ и бобровую шапку и сунул все это Саре. Тусклый свет, едва просачивающийся сквозь грязное окно, упал на его лицо, и сразу оказалось, что в нем нет ничего пугающего. Обычное лицо простого смертного. Правда, черные взлохмаченные волосы и густые брови казались слишком темными для такого бледного лица, а хищный ястребиный нос плохо сочетался с мягким изгибом чувственного рта. Но и одного взгляда на это лицо было достаточно, чтобы понять — перед вами хороший, добрый человек. А если он и обладает недюжинной силой, то она полностью находится под контролем его благородной натуры.

Весь страх Кэрри тут же улетучился, и у нее вырвался вздох облегчения.

— Доктор Сентледж! — прошептала она. — Вы… вы пришли…

— Да, Кэрри. — Он улыбнулся ей, но это была скупая мимолетная улыбка, говорящая о том, что этому человеку не свойственно часто предаваться веселью. В следующее мгновение он снова нахмурился. — Ради бога, Кэрри, почему вы не послали за мной раньше?

— Я вообще не должна была посылать за вами. Я… У меня совсем немного денег…

— Тише, молчите, — сказал он, придвинув стул к кровати. — Это не имеет значения.

Но Кэрри, судорожно облизав губы, поспешила договорить, прежде чем накатит следующая волна боли.

— Я бы не стала вас тревожить, но на этот раз все продолжается так долго… и очень больно… а я так устала… — Ее голос прервался от рыданий. — Только вы можете помочь мне, доктор Сентледж, вы один!

— И я помогу тебе, Кэрри. Теперь все будет хорошо.

Его голос звучал так ласково, в нем было столько спокойной уверенности, что она сразу поверила ему и успокоилась, хотя и знала, что ее муж Рив придет в ярость оттого, что ему придется платить деньги местному врачу. Впрочем, если бы не отчаянные обстоятельства, Кэрри и сама никогда не обратилась бы к нему. Валентин Сентледж был младшим сыном грозного хозяина замка Ледж Анатоля Сентледжа — человека, который, по слухам, вел свое происхождение от могущественного колдуна. В деревне шептались, что во всех Сентледжах есть что-то дьявольское.

Но Кэрри не находила сейчас ничего дьявольского в Валентине Сентледже. Скорее уж его глаза были глазами ангела: они излучали тепло, сочувствие. Казалось, он все знал о человеческих страданиях — и знал не понаслышке, а потому, что сам много страдал.

Ее мысли были прерваны новой подступающей волной боли, и в этот момент она почувствовала, как сильная мужская рука накрыла ее стиснутые руки.

— Не бойся, Кэрри, — ласково произнес Сентледж. — Просто смотри на меня и крепко держи меня за руку.

Кэрри всхлипнула, но постаралась сделать так, как он просил. Она сжала изо всех сил его руку и погрузилась взглядом в его необыкновенные бархатные темно-карие глаза. И в тот же момент Кэрри почувствовала, что начало происходить нечто странное. Сначала это было просто покалывание в ладонях, затем тепло, как будто вытекающее из его руки, разлилось золотым потоком, наполняя все ее тело. И тогда ужасная боль стала понемногу стихать, пока не исчезла совсем. Кэрри видела, как с силой сжался его рот, как потемнели глаза, словно он взял все ее страдания себе. Она слышала, как люди в деревне шептались, будто доктор Сентледж может исцелять любую боль, используя колдовство, но сама никогда в это не верила. До этой самой минуты.

Кэрри знала, что пришло время для очередной ужасной схватки, но ничего не почувствовала — только веки вдруг отяжелели, и ее охватила сладкая дремота. Откуда-то издалека до нее доносился голос доктора Сентледжа, отдающего краткие распоряжения Саре. Затем он приказал Кэрри тужиться, а в следующее мгновение она почувствовала, как что-то скользнуло между ее ног, и раздался тоненький плач ребенка.

— Слава тебе, господи! — казалось, Сара сказала это, находясь за сотни миль отсюда.

Кэрри улыбнулась, утопая в тумане сладкого сна. Когда она вновь смогла открыть глаза, то сразу почувствовала, что на ее руке что-то лежит. Она откинула краешек одеяла и увидела ребенка, маленькую девочку.

Очень медленно к ней возвращалось ощущение реальности. Она только что родила девочку… Кэрри была истощена до предела и не знала, откуда взять силы, чтобы заботиться о тех детях,