Фитцледж возмутился:
— Милорд, нельзя купить жену!
— Еще как можно! Именно так все и делают.
У любой небогатой женщины голова пойдет кругом при мысли о моем состоянии и поместьях. Потом, вы можете подогреть ее описанием моей внешности и доброго нрава. Но об одном вы ни в коем случае не должны упоминать.
— О чем же, милорд?
— О моих довольно необычных наследственных свойствах.
— Вы думаете, это достаточно мудро, милорд? Я имею в виду… — Фитцледж немного помедлил, потом решительно продолжал: — Боюсь, что именно эту ошибку и совершил ваш отец.
— Нет, отец был очень откровенен с матушкой до того, как они поженились. И поскольку у отца наш так называемый дар существовал лишь в зачатке, я думаю, мама считала историю семейства Сентледж романтическим вымыслом… По крайней мере до того, как я появился на свет. Но сейчас мы говорим не о моей матери, а о моей будущей жене. Неужели вы думаете, что хоть одна женщина, будучи в здравом рассудке, согласится выйти за меня замуж, если все узнает? Нет! Моя невеста должна оставаться в неведении, покуда я сам не сочту нужным ее просветить.
— Но как вы сможете сохранить тайну? Она все равно услышит сплетни деревенских жителей или вашей собственной прислуги.
— Если я прикажу, никто не осмелится даже слова молвить, — жестко проговорил Анатоль.
— Но здесь есть кое-кто, кому вы не в силах приказать. — Фитцледж беспокойно взглянул на портрет, который, казалось, властно и угрожающе обозревал весь зал.
Анатоль поморщился:
— Да, этого, пожалуй, молчать не заставишь, но его сила распространяется лишь на часть замка. Я просто-напросто запрещу своей жене сюда заходить.
— Милорд, не подобает запугивать женщину в самом начале совместной жизни.
— Тем не менее, все будет именно так, как я сказал. — Анатоль скрестил руки на груди. — Или не будет вообще.
Анатолю почти никогда не приходилось видеть священника расстроенным, но сейчас Фитцледж с отчаянием запустил пальцы в снежно-белые волосы, а потом так судорожно затеребил застежки плаща, что Анатоль невольно протянул руку, чтобы помочь ему с ними справиться.
— Неладно это, ох, неладно, — бормотал Фитцледж. — Милорд, вы ставите очень трудные условия. Очень трудные. Не знаю даже, как я смогу запомнить все ваши наставления.
— Вот потому-то я и перечислил их заранее на бумаге. — Наклонившись, Анатоль вынул из-за отворота сапога сложенную в несколько раз бумагу. Он развернул ее и, перед тем как передать священнику, бегло просмотрел. Поскольку он записывал свои пожелания еще утром, там ничего не говорилось о рыжих волосах. Но уж об этом-то Фитцледж вряд ли сможет забыть.
А остальное… Крепкие члены, полная грудь, хорошая наездница, простое лицо, трезвый ум, смелость… Да, главное, смелость.
Иначе она перепугается до смерти.
Эта мысль сама собой возникла у него в голове одновременно с дрожью, пробежавшей по телу, и порывом ледяного ветра, который пролетел по залу, загасив несколько свечей и заставив затрепетать пламя остальных.
Невидимая рука выхватила лист из пальцев Анатоля, бросила на пол. Анатоль услышал негромкий издевательский смешок. Он выругался про себя, бросился вперед и успел наступить на бумагу, прежде чем ее втянуло в пылающий камин.
Так же внезапно, как и поднялся, ветер стих. Оставшиеся свечи загорелись ровным, ярким светом. Сжав губы, Анатоль поднял бумагу; оглянулся на священника. Лицо Фитцледжа выражало не страх, а скорее тревогу.
— Это был он? — приглушенным шепотом спросил Фитцледж.
— Этот дьявол Просперо. Кто же еще? — Анатоль с ненавистью покосился на портрет и получил в ответ насмешливый взгляд. — Фитцледж, какое счастье иметь предков, которые оказываются настолько любезны, чтобы следовать пожеланию «покоиться с миром»!
По залу снова пролетел тихий шелестящий смех. Фитцледж вздохнул, положил руку на рукав Анатоля.
— Бедный мальчик! Как бы мне хотелось внести покой в вашу душу.
— Покой? — Анатоль горько усмехнулся. — Вот этого мне не видать до конца жизни. А принимая во внимание, что я Сентледж, думаю, что и после.
Он вложил бумагу в ладонь Фитцледжа.
— Нет, старина, вы для меня можете сделать только одно. — В его глазах появился странный блеск. Он открыл для священника дверь. — Ступайте, — велел он. — Ступайте и найдите мне невесту.
2
На ухабистой деревенской дороге пышный кортеж выглядел неуместно. Верховые в красных ливреях скакали впереди двух карет, каждую из которых влекла четверка породистых упряжных лошадей. От вида первой кареты захватывало дух. Причудливая форма, небесно-голубой цвет и щедрая позолота делали ее похожей на сказочный экипаж из легенд корнуэльских рыбаков — тот самый, что увозил зачарованных странников через туманные болотистые низины в призрачный и счастливый мир.
Молодую женщину, выглядывавшую из окна первой кареты, также без труда можно было принять за сказочный персонаж. Прозрачность точеного лица наводила на мысль о феях и эльфах, и невольно возникал вопрос, почему столь тонкая и хрупкая шейка не ломается под тяжестью пышного пудреного парика, завитого в крупные локоны и увенчанного широкополой шляпой из черного бархата с четырьмя белыми перьями.
Однако в зеленых глазах Медлин Элизабет Бертон не было ничего призрачного. В них светились живое любопытство и тонкий ум. Покачиваясь от толчков кареты, она с интересом рассматривала окружающий пейзаж.
Это была суровая, неприютная земля, о которой весна, казалось, не пожелала вспомнить. Нигде не виднелось ни клочка зелени — только бесконечные пустоши, покрытые почерневшим вереском да сухим ракитником. Кое-где торчали уродливые деревья, чьи ветви тянулись вверх, словно скрюченные пальцы несчастных, погребенных в неосвященной земле созданий, взывающих к господу о снисхождении.
Всего две недели назад Медлин вступила в законный брак по доверенности и стала женой Анатоля Сентледжа. Анатоль Сентледж. Ее муж. Человек, которому она отныне и навеки должна быть любящей и покорной женой. Сейчас она подъезжала к границам его земель, входила в пределы его владений.
Рука Медлин невольно легла на миниатюру, висевшую у нее на шее, на тонкой голубой ленточке. Этот медальон был вручен девушке преподобным Фитцледжем вместе с гладким золотым кольцом, ныне сжимавшим ее палец так же крепко, как теснила душу клятва в верности мужчине, которого она никогда прежде не видела — во всяком случае, не видела во плоти.
Она касалась этой небольшой выпуклости под абрикосовым шелком платья так, словно надеялась найти поддержку в запечатленном на миниатюре образе темноволосого мужчины. И чем дальше увозила Медлин от дома голубая с золотом карета, тем большую потребность в поддержке она ощущала. На протяжении нескольких последних миль даже в негромком скрипе колес ей чудилось одно:
«Что ты наделала? Что ты наделала?»
— Господи, Медлин, это же край света! — Мрачное замечание спутницы отвлекло Медлин от ее дум.
— Нет, Хетти, это всего лишь окраина графства Корнуолл, — отвечала Медлин