какой-то момент он смотрит на меня, но не улыбается, как тогда. В его глазах усталость, потому что приходится ставить палатку одному. Он сжимает губы, на лице появляется выражение «Мне его тоже не хватает», и я отвожу взгляд.

Команда распалась, но виной тому не я, а Брэйди.

Потрескивают дрова в костре, жар волнами накатывает на мои ноги в тяжелых ботинках. Солнце село несколько часов назад. За целый день ни я, ни Джеймс почти ничего не сказали. Как хорошо, что нам не обязательно что-нибудь говорить.

Джеймс похлопал меня по ноге прутом. Я отобрала прут, глядя перед собой.

– Зефир? – предложил он, держа лакомство двумя пальцами.

Янтарное солнце подсвечивало его черты, выделяя волевой подбородок и делая волосы золотыми. Я улыбнулась.

– Ты красивый, – заметила я.

– Голый я тоже красивый, – добавил он. – Этого ты не сказала.

– Забыла.

– Забыла? – разыграв обиду, он откусил от зефира, бросив остаток в костер. Затем сразу же упал со стула, пополз к моему и стащил меня в грязь.

– Джеймс, – начала я, смеясь. Но его губы, сладкие и липкие, закрыли мне рот. Он уложил меня на спину и коленом раздвинул мне ноги, целуя в шею. – Джеймс, – пробормотала я, на этот раз с желанием в голосе.

Мне очень нравятся такие моменты, потому что пока мы катаемся по земле и пламя обдает нас жаром, пока Джеймс стягивает с меня одежду, я не думаю ни о чем ином. Можно упиваться ощущениями. Можно представить, что на свете только мы и больше никого.

Потом Джеймс, тяжело дыша, лежал рядом, гордый собой, а я смотрела на звездное небо. Я лежала долго – Джеймс уже натянул футболку и подобрал упаковку, чтобы выбросить. Вернувшись, он присел рядом и положил мою голову к себе на колени. Мы вместе смотрели на звезды.

– Брэйди тоже там сияет, – сказал он. – Далеко, там, где ему не больно. – Голос Джеймса изменился, он замолчал и шмыгнул носом – по щекам катились слезы. Его замечательная выдержка исчезала в такие моменты. Сейчас его чувства были обнажены, и он не мог их скрыть.

– Он тебя очень любил, – я прильнула к Джеймсу. – Что бы он ни сделал, ты был его лучшим другом.

Джеймс посмотрел на меня, вытирая щеки.

– Нет, ты.

Он смотрел на меня, и я видела перед собой обычного человека, такого же ранимого, как и я.

– Я была ему только сестрой. А ты был ближе брата, неразлейвода.

– Значит, фиговая из меня половинка, раз Брэйди мертв, а я здесь.

Я села и повернула к себе лицо Джеймса.

– Ты здесь ради меня. Мне без тебя не выжить – ни тогда, ни теперь. Не забывай, нам нельзя друг без друга.

Он тяжело вздохнул и встряхнул головой, будто прогоняя мрачные мысли. Услышав, что он мне нужен, что я не могу без него жить, он забудет о депрессии. Всегда так было.

И когда он стал больше походить на себя, я снова поцеловала его, взяла за руку и повела в палатку спать.

– Ей-богу, нам нужно чаще выезжать на природу, – сообщил Джеймс, когда мы ехали по шоссе. Я улыбнулась, поглядывая на него.

– Да, было весело.

– Надеюсь, твоя память полностью восстановилась, – улыбнулся он.

– Цела, невредима и заполнена исключительно ракурсами твоего обнаженного торса.

– Только торса? – приподнял он бровь.

– Боже, да замолчи уже!

– Не стесняйся, я образцовый экземпляр. – Джеймс улыбался во весь рот, когда в кармане моих джинсов завибрировал телефон. Я достала его и взглянула на номер.

– Миллер, – сказала я и нажала «ответить». – Привет.

– Слоун… – Миллер будто осип от слез. Мне стало худо, я ухватилась за Джеймса.

– Что случилось? Что происходит? – с бьющимся сердцем спросила я.

– За мной пришли, – всхлипнул он. – Меня забирают в Программу.

Только не это!

– Миллер, ты где? – Я посмотрела на Джеймса. Он вертел головой от меня к дороге и обратно. Стрелка на спидометре миновала цифру «восемьдесят».

– Дома, – отчаянно зарыдал тот. – Но уже слишком поздно. Я не мог не увидеть ее снова.

– Включи громкую связь, – попросил Джеймс. Костяшки пальцев побелели на руле. Я нажала кнопку, и рыдания Миллера заполнили машину. Я тоже едва не заплакала, но справилась с собой.

В жизни я редко вижу слезы других – сейчас уже редко. Джеймс порой плачет, но нечасто. Плачут только те, кто не выдерживает. Я ни разу не видела, чтобы Брэйди плакал, а я была с ним, когда он умер.

– Миллер, – начал Джеймс. – Не делай глупостей, мы уже едем.

– Не могу больше, – бормотал Миллер. – Не могу. Я шел за Лейси до Центра здоровья, попытался ее поцеловать, напомнить, но она дала мне пощечину и заявила на меня. Я не успел убежать. Мать сегодня проболталась, что за мной приедут из Программы. Но я не стану их ждать. Я не позволю меня забрать.

– Миллер! – закричал Джеймс так громко, что я вздрогнула. – Что ты надумал?

Слезы потекли по его щекам, и он нажал на педаль акселератора. Мы летели больше ста миль в час.

– «Быстрая смерть», – выговорил Миллер. – Жаль, что Лейси мне не сказала. Могли бы еще тогда уйти вместе. Ее бы не выпотрошили, мы были бы вместе…

– Вы не сможете быть вместе, если ты сдохнешь, – крикнул Джеймс, ударив кулаком по рулю. Я плакала, ожидая, что Джеймс сейчас все поправит и остановит. – Миллер, – продолжал он. – Не делай этого, парень. Пожалуйста!

Миллер всхлипнул.

– Слишком поздно, – произнес он как бы издалека. – Я ее выпил десять минут назад, просто не мог уйти, не попрощавшись. – Он помолчал. – Я вас обоих очень люблю. – И в телефоне стало тихо.

Я задохнулась. Эмоции было не сдержать. Джеймс ударил по тормозам, свернув на полосу безопасности, схватил телефон, упавший на сиденье, и набрал 911.

Прикрыв лицо и сотрясаясь от рыданий, он закричал в трубку:

– Мой друг принял «Быструю смерть»…

На этом я, кажется, потеряла сознание, потому что больше ничего не слышала.

Глава 7

У самого дома Миллера мы разминулись с отъезжавшей «Скорой». Суеты и сирен не было, и мы поняли – слишком поздно. Мы долго сидели, глядя на белый дом с черными ставнями. Джеймс не держал меня за руку, а я не тянулась к нему. Мы просто сидели молча.

Солнце село, в гостиной включился свет. Через большое окно цельного стекла мы увидели мать Миллера, съежившуюся на диване. Другая женщина говорила с ней, расхаживая по комнате. Мы с Джеймсом уже бывали в домах, которые посетила смерть. Это тяжело. Особенно когда мы и так скомпрометированы по уши.

– Через три месяца Миллеру исполнилось бы восемнадцать, – хрипло сказал Джеймс, не заботясь о том, чтобы прочистить горло. – Он бы уже не боялся Программы и не сделал этого.

Мы часто задавались вопросом, стали бы мы совершать самоубийства в отсутствие Программы. Может, это она нас провоцирует?

– Наверное, теперь это уже не имеет значения, – сказала я, с дрожью глядя