Я могла ездить домой и заниматься в своей комнате. У меня там было всё, что мне нужно. Но папа очень часто бывал дома, так как он работал обычно оттуда. Не то что бы он мешал мне физически, я просто не хотела находиться в этой квартире. Осознавать, что я делаю ее с моими родителями. Мне просто было тошно видеть свою старую школу из окна, тошно входить на кухню, где я обычно вижу свою маму. У великого психолога был гибкий график, и она приходила в разное время. Могла в 21, а могла в 15. Чаще всего она была занята, но само ее присутствие создавало в доме непереносимую атмосферу.
Поэтому у меня было два варианта: я сидела либо в кафе, либо в школе. Иногда я ходила в библиотеку и занималась там.
Многие мои знакомые выкладывали истории, как они красиво учатся в кафе. Кружка кофе, аккуратные стопки тетрадей, планшет, распечатки и красиво лежащий карандаш. На самом деле это брехня. Надо еще постараться найти кафе, в котором будет более-менее удобно заниматься, не будет громкой музыки и тусклого света.
Когда я долго не выходила покурить, с моей концентрацией начинало происходить что-то странное. Я начинала хуже думать. Хуже анализировать. В теле была как будто тяжесть. Иногда даже все плыло перед глазами. Ужасная штука. Приходилось вставать, выходить в туалет, чтобы не тратить кучу времени на спуск и выход на улицу. Там я открывала окно и курила. Так хорошо было в эти моменты. Хоть что-то было хорошего.
Я поставила себе установку: «Надо победить». А все остальные чувства мне это сделать мешали. И я начала загонять их максимально в себя, старалась притуплять их и не обращать на них никакого внимания. Мне это казалось крайне эффективным. Более того, нужно было не думать об этих чувствах. Иначе мозг сразу взрывался.
Постепенно я вошла в какой-то дикий темп. Я старалась как можно меньше со всеми общаться, потому что они все жутко меня отвлекали. Я старалась заставить себя слушать всё на лекциях, максимально запоминая и конспектируя в бешеном темпе. Я заставляла себя сидеть и читать до поздней-поздней ночи. Потом с утра я ехала на уроки, выпивая на голодный желудок пару энергетиков. Сидела мертвая на уроках. Потом, подавляя дикое желание пойти спать, садилась за столик и учила, писала, читала. Шла на факультатив и внимательно слушала там. Приезжала домой. Повторяла на ночь всё, что было нужно. Ложилась спать относительно вовремя. Но не могла уснуть.
Эта бессонница была ужасной вещью. Просто отвратительной. Такого не пожелаешь никому.
Я ложилась спать с безумно тяжелой головой. Закрывала глаза. Уставший мозг вроде бы должен уснуть. Но нет! Этого никогда не происходит. И нет – он даже не продолжает думать. У меня перед глазами начинают носиться какие-то световые демоны, мозг просто сходит с ума, как будто карусель с лошадками, которая стала крутиться со скоростью света. Или какая-нибудь катушка. Обрывки фраз. Цвета. Мимолётные картинки, каждая из которых больно отдается в голову. Мозг не может остановить эту адовую катушку. И ты не можешь. Как только закрываешь глаза – понимаешь, что тебе невероятно плохо. И при этом ты жутко сонный. И не можешь абсолютно полностью взять над собой контроль. Сильно усугубляет дело осознание того, что завтра рано вставать. Мозг начинает невероятно паниковать: как это, мы еще не спим, а уже скоро вставать? В итоге я тратила с этой паникой гораздо больше времени на то, чтобы заснуть. Я лежала и мне казалось, что я горю в аду – мой мозг плавился, тело паниковало. Перед глазами проносились картины тощего оборотня, который держится за голову, мотает ей, кидается как будто от жуткой боли из стороны и в сторону. Я чувствовала себя именно так. Мне очень хотелось сделать именно так. Это было ужасно паршиво. Я не могла погрузиться в сон. Я постоянно думала о том, что «Я не могу погрузиться в сон». Я не могла погрузиться в сон, потому что была перегружена за день. Поскольку я была перегружена за день, я была очень сонной. Я была очень сонной и не могла погрузиться в сон, постоянно думая об этом. Это адовый круг. Это ад.
Я паниковала. Из-за этого плакала. Плакала, что не могла уснуть. Мне постоянно представлялись кипы тетрадок и распечаток.
Я думала о том, что мне надо сделать завтра. Как только я, безумно уставшая, закрывала глаза, я сходила с ума без всякого преувеличения. Я мучилась. Потом опять. И опять. На живот. На другой бок. Голова разрывается. Прижимаю к себе игрушку. Ложусь на спину. Кипа тетрадей. Опять тетради. Тетради. Завтра метро. Люди. Опять люди. Регион через три месяца. Завтра рано вставать. Регион через два месяца. Световой ад перед глазами. Регион через один месяц. Не могу уснуть. Дура, почему я не могу уснуть.
В какой-то момент, ужасно измотанная, я либо засыпала на пару часов, либо не засыпала вообще. Во втором случае приходилось, несмотря на все желание спать, брать себя в руки, открывать глаза (хотя они слипаются), садиться на кровати, а лучше – вставать, подходить к окну и смотреть в него долго-долго. Глубоко дышать. Очень глубоко дышать.
Мне помогало устроить ледник в своей комнате. Это было уже зима. Я открывала окна. Ждала, пока везде станет холодно. Долго сидела, закутавшись в одеяло. Стараюсь ни о чем не думать или представлять что-то максимально спокойное, максимально хорошее. Жутко уставшая, я потом засыпала. Но с меньшими мучениями.
Мне нужно было продолжать впитывать в себя знания. Я была жутко уставшей из-за непривычно мне ритма.
Но самая большая проблема была в другом. Я загоняла все свои эмоции в себя. Мол, так удобнее их контролировать. В общении с родителями была в совершеннейшей апатии: что бы они не делали и не говорили, я либо намеренно им не отвечала вообще, либо, проговаривая даты в голове, максимально апатичное что-то говорила, иногда даже абсолютно бездумно.
Родители сильно не допытывались, но их маразм по отношению ко мне крепчал. Не беситься и не тратить на это свои нервы я могла только лишь в абсолютной апатии. Как итог – я уже даже не знала, что я действительно испытываю к родителям. Ну и я к региону была на грани срыва.
Эта апатия была у меня не только с родителями. Чтобы более-менее успевать делать домашку, мне приходилось совершать над собой усилие. При всей моей природной усидчивости это было трудно. Постоянно, когда