— Делай что хочешь, но говорю тебе, это грех, — настаивает мама.
— Давно ли ты стала такой религиозной? — пытаясь уязвить, ехидно интересуюсь я.
Звонит телефон. Я успеваю первой.
— Это я, Ахмед. — Слышу его голос, и у меня подкашиваются ноги.
Маменька, разумеется, стоит рядом и удивленно на меня смотрит. Кажется, ей так любопытно, что она готова вырвать у меня трубку. Она не любит терять контроль над чем-либо, тем более надо мной. Все-то ей необходимо знать.
— Это звонят мне, мама, — резко заявляю я и поворачиваюсь к ней спиной. Но по-прежнему ощущаю ее присутствие, словно она вросла в пол. — Ты дашь мне поговорить или будешь подслушивать?! — срываюсь я на грубый тон.
— Прекрасно, просто прекрасно! — Разозлившись, мать повышает голос. — Один раз побывала в пещере разврата — и вот, пожалуйста, уже появляются тайны. Секс, «порошочки»… И что же ты выбрала? Может, это какой-то дилер предлагает тебе «дорожку»?! — Ее крик заглушает слова Ахмеда.
— Извини, тут кое-кто не дает мне разговаривать. Я ничего не слышу, — объясняю ему. — Подожди минутку. — Я вдыхаю поглубже, закрываю трубку рукой и ору: — Дашь ты мне, в конце концов, черт побери, перекинуться двумя словами? Или нет?!
Обиженная мать разворачивается и уходит.
— Прошу прощения, тут мелкие неприятности, — уже совсем другим тоном обращаюсь я к своему собеседнику.
— Да слышу я, — смеется он. — Не волнуйся, мы в семье тоже иногда кричим и ссоримся. И это вовсе не значит, что мы друг друга не любим.
Уф-ф-ф! Как отлично он все понимает! Я сажусь на пол в углу прихожей, закрываю двери, и мы начинаем разговор.
— Может, после обеда сходим выпить кофе? — предлагает он. — Спокойно поболтаем. Ведь сегодня вечером мне уже нужно уезжать.
— Куда? Зачем? — Только что познакомились, а он уже собирается исчезнуть из моей жизни… Я не согласна!
— Я учусь в Познани. Собственно, пишу диссертацию, — грустно отвечает он. — Сюда приехал на выходные — навестить своего земляка, приятеля из лицея. Он живет неподалеку от тебя, очень приятный человек. Женат на польке, имеет двух прелестных, хоть и крикливых, детишек и собаку.
— Серьезно?! И что же, в таком случае, ты делал вчера вечером в клубе?
— Мои друзья отправились на семейный слет, о котором они узнали лишь в пятницу. Встреча назначена у тещи, поэтому отказать они не смогли, — говорит Ахмед, и у меня нет причин ему не верить. — Они хотели, чтобы я пошел с ними, но для меня это слишком. Я там ни с кем не знаком, наверняка водка лилась рекой, на столе были горы свинины — это все мне не очень нравится. Я отправился в кино, а когда вернулся — моих друзей еще не было. На последний поезд я опоздал, а единственным открытым в это время суток заведением оказался клуб, в котором мы с тобой познакомились. Вот и вся история.
— Ты отчитываешься, будто на исповеди, — смеюсь я, смущенная тем, что он передо мной оправдывается.
— Не знаю, как проходит исповедь, а я просто честно рассказываю, как все было.
— Приходи к моему дому в четыре. Пойдем пить кофе и есть вкусные пирожные, — решаю я.
Нам не остается ничего другого, кроме как видеться по выходным. До защиты его диссертации еще почти год — приблизительно столько же, сколько и мне до аттестата зрелости. Мы решили, что будем поддерживать друг друга и много работать, чтобы достичь наилучших результатов. Может, и я наконец начну учиться как следует, хотя до недавней поры учеба шла у меня неровно.
Ахмед — программист; в Польше он живет уже четыре года и потому так хорошо знает наш язык. Говорит он не совсем чисто, смягчает звуки там, где не нужно, — но ведь это всего лишь акцент, а слов он знает, кажется, больше, чем я. Он признается, что заучивал словарь наизусть, но для него это ерунда — он с детства зубрил Коран, упражняясь в запоминании. Даже в условиях польской безработицы Ахмед не жалуется на недостаток заказов. Он и двое его однокурсников основали собственную фирму и пишут какие-то программы для компаний — и небольших, и немного покрупнее. Кажется, получается это у них неплохо — во всяком случае, в Познани Ахмед снимает однокомнатную квартиру и имеет собственное авто; он и сам признает, что живется ему вполне комфортно.
В течение недели наше общение ограничивается телефонными разговорами. Мама подслушивает под дверью. Мобилки у меня нет, нам не хватает на нее денег, вот и приходится часами висеть на старом аппарате, по которому едва-едва что-то слышно.
— Я не могу дождаться пятницы, — слышу его голос в трубке.
— Я тоже, — отвечаю вполголоса. — Ты будешь в обычное время?
— На этот раз у меня есть шанс вырваться даже пораньше — мой научный руководитель заболел. Ну и ладно, стану дезертиром.
— То есть? — Стресс скверно влияет на мое серое вещество.
— Приду в университет, немного покручусь там, покажусь как можно большему числу людей и… — Он делает паузу и добавляет: — Побегу на поезд! Ура, прогул!
— Здорово.
— Да, послушал бы тебя кто-нибудь — и пришел бы к выводу, что ты молчунья или вообще практически немая, — не слишком довольно констатирует он.
— Я же тебе говорила, какая у меня ситуация, — я еще больше понижаю голос. — Достаточно неудобная, — уже почти шепчу.
— Постараюсь помочь тебе ее разрешить, — обещает Ахмед.
Я жду его на вокзале, топчусь на месте от нетерпения. Наконец в окне вагона показывается его улыбающееся лицо. Мне все тяжелее выдерживать долгие, ужасающе скучные недели без него. Я бы хотела видеться с ним каждый день, но знаю, что это невозможно, по крайней мере до получения аттестата.
— Привьет, как поживаешь? — В знак приветствия он нежно целует меня в лоб.
— Замечательно, хоть порой и одиноко.
— И сейчас одиноко?
— Сейчас нет, а вот всю неделю — да… — поясняю я ему, словно капризная девчушка.
— А ты учебой занимайся — и не будет времени размышлять об одиночестве. И неделя быстрее пройдет.
Я беру его под руку, и мы идем в центр города. Несколько людей оглядываются на нас, но, как я заметила, так происходит всегда: в маленьких городках обычно пялятся на чужаков, а уж на смуглых и