Вечером стало хуже. За окнами было темно, как ночью. Разошелся тот ветер, который не позволял дышать. Приближался шторм.

Родители Мак уже дома. Джокеру они не позволили идти домой в такую погоду. Оставив детей в гостиной, они ушли на кухню и думали, что Макензи не слышит, как они жалеют, что пошли у нее на поводу: разрешили в этом году не посещать психолога; разрешили закончить школу на острове; разрешили сидеть сейчас на просевшем диване. Пока Джокер закрывает шторы, Макензи вздрагивает от каждого порыва ветра, обхватив себя руками.

ЖИТЬ НА МАЯКЕ ВО ВСЕХ СМЫСЛАХ БУДЕТ И ХУЖЕ, И ЛУЧШЕ. КРУГЛОСУТОЧНО МОЖНО СМОТРЕТЬ НА ВОЛНЫ

Она и сама не понимает, почему до сих пор на Мрий, если здесь все, чего она так боится. Почему она не может расстаться с этими скалистыми берегами и атлантическими волнами.

Теплая рука касается ее плеча.

– Замерзла?

Макензи кивает.

Спустя минуту Джокер приходит с пледом, накидывает его на нее, укутывает, обнимает. Включает на мобильном музыку, надев один наушник ей, а другой себе, устраивает голову у нее на плече. Они часто так сидят ночами. Поэтому он ее лучший друг. Пока он здесь, рядом, она чувствует, что он материальный, устойчивый, как недостижимая для нее Большая земля. И он не дает ей утонуть.

Но и не спасает.

Джокер проснулся от грома, весь дом содрогнулся. Он услышал, как зашуршали люди на острове в наступившей тишине. Макензи рядом не было, он обнимался с пледом. Джокер снова вздрогнул, но в этот раз не от грома. Макензи в такой шторм одна, где-то…

– Мак?

Тишина давила на уши все сильнее.

– Что-то случилось? – из кухни выглянула миссис Кирван.

Он почти сказал, что потерял Макензи, но вспомнил, что она не хочет волновать родителей. И он ее не подведет.

– Нет-нет, – коротко ответил Джокер.

Он поднялся наверх, без стука вошел в комнату Макензи. Переступил чистые листы и пустые банки из-под акварели. Первое, что бросалось в глаза, – открытые шторы и сплошная стена дождя, застилавшая окна. А перед ними на полу сидела Макензи, выводя на бумаге что-то красными красками по уже черно-синему фону.

– Мак, ты чего здесь одна?

Она обернулась к нему и успокаивающе улыбнулась, говоря, что все в порядке. Заметив его испуганный взгляд, Макензи поднялась и обняла его своими холодными руками за шею, не беспокоясь, что измажет его акварелью.

Арлен проснулся на берегу рано утром, еще не рассвело. Темные холодные волны спокойно, в сравнении с ночными, подкрадывались к его рукам. Рубашка была насквозь мокрая и уже не белая. Песок налип на его мокрое тело, мелкие камешки впивались в локти и ладони.

Ничего нового. Только глаза немного больше жжет, чем обычно.

В гнездах тихо попискивают сонные птицы. Босые ноги Арлена немеют от холода.

Мама приготовила оладьи на завтрак.

Джокер выглядел немного измученным после ночи. Забрав вчера Макензи из ее комнаты, он привел ее обратно в гостиную, где миссис Кирван уже постелила им. Там они оба уснули – Макензи пряталась в нем, а он крепко сжимал ее в объятиях.

Взяв одну оладушку, Джокер чмокнул в щеки Макензи и миссис Кирван, бросил «до свидания» мистеру Кирван и ушел домой. Бабушка, наверное, уже беспокоится.

Папа Макензи строго посмотрел вслед Джокеру, очень по-отцовски. Мама засмеялась, Макензи улыбнулась. Джокер не обернулся, прошмыгнув за дверь.

Утро в семье Кирван, как всегда, было тихим. Макензи намазывала джемом оладьи, а родители прислушивались – к погоде и скрипу досок на крыше, шелесту травы и плеску волн, к дыханию Макензи, ее сердцебиению, шелесту волос. Папа молчит, мама молчит, волны шепчут, но никто их не понимает.

– Давай быстрее, в школу опоздаешь, – наконец вставляет мама.

Запихнув в рот последний кусочек оладушки, Макензи удаляется так же, как и Джокер: чмокнув маму, махнув папе, что его рассмешило. Макензи любила уходить как Джокер, и не только уходить. Все у него получалось как надо. Хотелось быть не как Джокер. Хотелось быть Джокером.

А пока, натянув пониже на глаза желтый капюшон дождевика, Макензи ступила через порог в густой мокрый туман. Незаметные холодные капельки плавно оседали на лице и волосах. Постепенно кудряшки тяжелели.

По дороге она никого не встретила. Почему она всегда приходит так рано? Стоять под еще закрытой дверью школы на крыльце, встречать директора, ждать учителя, видеть каждого, кто придет до звонка и после.

Натянув рукава до кончиков пальцев, Макензи решилась немного пройтись, а не просто мерзнуть и ловить неловкие «приветы». Завернув за школу, девушка остановилась. Издалека доносился шум бьющихся волн. Но она все же сделала еще один шаг вперед.

Поднявшись на холм, Арлен видит в тумане желтое пятно. Он идет ему навстречу.

Это девушка, она тоже его увидела, на ее лице читается узнавание. Наконец и он ее узнал – Макензи Кирван. Как он мог забыть, что непременно встретит ее в такую рань. Она машет ему рукой и улыбается.

– Привет, Макензи. Все хорошо? – спрашивает Арлен и понимает, что эту фразу говорят все.

Она ему одобрительно кивает. И вопросительно смотрит на него снизу-вверх.

– Да, у меня тоже, – с улыбкой отвечает он.

Опять не подумав. Он прикидывает, как, должно быть, глупо вышло – соврал. Бровь саднило, под глазом расплывался синяк, хорошо, хоть не видно, что с его ногой и двух отпечатков на груди.

Но Макензи снова ему кивает, не спорит, ничего не спрашивает.

Порыв ветра бросается им в лица, срывая желтый капюшон с Макензи, и ее волосы взлетают к лицу Арлена. В ту же секунду, когда она еще не собрала пряди в руку с виноватым видом, Арлена накрывает волной – мягкой, холодной и поглощающей. Пока он стоял, запутавшись в ее волосах, он словно окунулся в океан. А потом хрупкие руки Макензи Кирван вытащили его, собрав в кулак непослушные кудри. Кричали чайки…

– Всегда вы первые, – засмеялся басом мистер Стюарт, директор