фантазии хорошо монетизируются, – усмехнулся в ответ Грановский и вздохнул: – А то, что у вас не сложилось с Элей, это закономерно. Я знал, что так будет, но, как и ты, надеялся на ее профессионализм, актерскую хватку и врожденное чутье к достойным ролям в выигрышных проектах. Но увы, не смогла она пересилить своей женской натуры. – И пояснил: – Красивая женщина, как известно, умирает дважды. Для красивых актрис это трагедия. Ей уж под пятьдесят, она, конечно, молодец, держит себя в великолепной форме, но возраст никто не отменял.

– Вы это к тому, что для нее я непозволительно молода, чтобы принять меня в качестве режиссера? – уточнила Глаша.

– Совершенно верно, – хмыкнув, подтвердил Грановский. – К тому же самый верный способ вызвать ненависть к себе – это стать успешной. А твой стремительный успех, столь внезапная популярность и востребованность, громкие проекты, в которых ты участвовала, не могут не вызывать у возрастных актрис неприязни в твой адрес. Тем паче у актрис губернских театров, так и не покоривших столицы.

– Да наплевать, – пожала плечами Глаша, – я не загоняюсь. Пусть хоть любят, хоть ненавидят – имеют полное право испытывать что угодно по отношению ко мне, лишь бы работали по полной и выполняли поставленные задачи.

– Чаю хочешь? – по-отечески заботливо спросил Грановский, тем самым давая понять, что тема исчерпана и закрыта.

– Хочу! – с готовностью отозвалась Глаша. – А то перерыва осталось… – она посмотрела на часы на запястье, – десять минут, в буфете перекусить уже не успею.

– Сейчас организуем тебе перекусить, – пообещал Тихон Антонович и нажал кнопку связи на селекторе: – Зина Осиповна, сделай-ка нам с Глафирой Артемовной чайку своего фирменного. Ну и что-нибудь к нему.

– Несу! – задорно так, совсем по-девчоночьи весело отозвалась Зинаида Осиповна, очередной раз вызвав непроизвольное восхищение у Глаши. Фантастическая женщина!

Осокина работала помощницей Грановского еще в те времена, когда тот руководил небольшим театром-студией в Москве. Ну как руководил? Пытался всеми правдами-неправдами не дать пропасть актерам, которых он объединил в замечательный коллектив.

Двадцать пять лет назад, когда Грановского пригласили возглавить практически загибавшийся в те дикие разрушительные времена один из самых крупных театров Сибири, Зинаида Осиповна, не колеблясь ни минуты, отправилась вместе с ним. Настолько была преданна этому человеку как руководителю, как масштабной, большой личности.

Она знала все тайны Тихона Анатольевича, все его пристрастия, слабости, медицинские диагнозы и рекомендации докторов, его желания, житейские необходимости и потребности уж точно куда лучше, чем любая из его четырех жен – трех бывших и одной ныне действующей, не говоря о череде многочисленных любовниц.

Осокина обладала поразительной способностью, прямо-таки каким-то даром находиться в курсе всего, что происходило в театре, до мельчайших подробностей – от болезни дочки одного из работников сцены до перегоревших лампочек в женском туалете, про каждого работника и про все хозяйственно-организационные проблемы и уж тем более про жизнь и дела артистов, их тайны и заботы.

Зинаида Осиповна окружила Грановского неусыпной материнской заботой, тщательно следя за его здоровьем, режимом, питанием, иногда так непочтительно выгоняя из-за стола пройтись по театру с начальственной инспекцией, чтобы не засиживался и побольше двигался.

По походке Тихона Анатольевича, по его приподнятой брови, мотивчику, что он насвистывал, по улыбке или ухмылке, по выражению лица, движениям и жестам она безошибочно предугадывала, как будет проходить и насколько затянется разговор с тем, кто являлся в его кабинет, и четко знала – вот как сейчас, к какому моменту приготовить чай с закусками или необходимые документы и все, что понадобится начальнику.

Глаша, обладавшая «особым глазом» (как называл это ее преподаватель по актерскому мастерству), примечавшая многие детали, нюансы, особенности в поведениях людей, собирая и складируя их в памяти, как в шкатулке с драгоценностями, восхищалась этой миниатюрной, всегда приветливой, улыбчивой, невероятно энергичной женщиной и частенько приходила к ней в приемную только ради того, чтобы пообщаться, попить ее чудесного фирменного чая, который та составляла из разных сортов с добавлением каких-то травок, да просто насладиться разговором с интересным, добрым человеком.

Открыв двери нараспашку, Зина Осиповна внесла в кабинет поднос, заставленный большим пузатым фарфоровым чайником и чайной парой на блюдцах к нему. Ловко выставила на стол перед Глафирой на специальные подставочки чайник, чашки, несколько небольших вазочек с джемами и медом.

И вышла. Вернулась с еще одним подносом, полным закусок. И лежали там на тарелочке потрясающие небольшие бутербродики, в которых все было «правильно» в рамках непрекращающейся борьбы за здоровье Тихона Анатольевича: «полезный» хлеб, свежие салатные листья, фермерские огурчики и фермерский же мягкий сыр. А на другой тарелочке не менее правильные небольшие пирожочки из «здоровой» муки, разумеется, без дрожжей и сахара, с овощными начинками. Вкусноты все было совершенно нереальной.

Грановский поблагодарил и, поднявшись из своего великолепного кресла, прошел и сел за стол напротив Глаши. На правах хозяина поухаживал, налив чаю в обе чашки, и пригласил:

– Угощайся.

И Глаша угостилась, положив себе на тарелочку всего и много, как сирота приютская, чудом попавшая на барское застолье и спешившая ухватить все и побыстрей, пока господа не опомнились и не погнали метлой поганой из-за стола.

И ну давай уплетать, не манерничая, паузы не выдерживая, мизинчик не оттопыривая, по-простецки за обе щеки, демонстрируя здоровый аппетит, без соблюдения всякого этикета, прихлебывая невероятно вкусный чай, да еще глаза от удовольствия прикрывая, только что не постанывая.

Вот как оголодала, успев с утра лишь йогурт на ходу торопливо выпить да чашку кофе в коротком перерыве между репетициями, который ей помощник режиссера Верочка принесла.

Грановский потягивал ароматный чайный напиток и задумчиво разглядывал Глафиру, получавшую откровенное удовольствие от угощения.

Она всегда была особенной девочкой. С младенчества. Удивительной, частенько ставящей в тупик своими прямолинейными заявлениями, а порой и просто конфузившей взрослых. А подростком поражала окружающих зрелостью ума. И наверняка столь необычный разум этой девочки, слишком ранняя житейская, непонятно откуда взявшаяся мудрость, а бывало, и почти пророческое предвидение той или иной ситуации пугали бы и отталкивали от нее большинство людей, если бы не ее необычайная привлекательность, ироничный склад мышления, острый юмор и легкость восприятия жизни.

Глаша не грузила людей своими размышлениями, заумничаньем, как перекормленный информацией «ботан», не поучала других по очень простой причине: она была самодостаточна с того самого нежного младенчества.

Девочку абсолютно не трогала проблема социализации в обществе ровесников и взрослых, необходимость всеми возможными способами занять и удерживать достойную позицию в нем и совершенно не волновала проблема соответствия чьим-то чужим ожиданиям – то, через что мучительно, болезненно, в большинстве случаев с потерями и последствиями для психики проходило абсолютное большинство нормальных подростков.

А она вот не мучилась и не проходила.

В ней просто отсутствовала конфликтность с миром – она всегда находилась там,