– Я о другой твоей бабке! – В мамином голосе звенело удивление пополам с триумфом. Странное такое сочетание. Такое же странное, как и само это заявление. В Никиной жизни никогда не было никакой другой бабушки. Да что там! В Никиной жизни никогда не было отца! Нет, теоретически, где-то влачил жалкое существование мерзавец, который не оправдал маминых ожиданий да еще и заделал ей такую некрасивую, такую несовершенную дочь, но даже имя его было предано забвению. А теперь вот бабка…
– Как вы живете в одном доме с этой блохастой мерзостью? – Зацокали по полу острые каблучки – десять сантиметров и ни миллиметром меньше! – мамин голос сделался глуше. – Еще не хватало подцепить от него какую-нибудь заразу.
– Так ты не задерживайся. – Ника улыбалась. Ей очень хотелось думать, что достаточно вежливо. – И шерсть у него такая… – Она присела, провела ладонью по пушистой, выгнутой дугой спине. – Прилипчивая. Потом придется очень долго ее отчищать.
– Узнаю свою дорогую деточку. – Мама едва сдерживала раздражение. Но сдерживала, и это было особенно странно. – Удивительно приветливый и солнечный ребенок! Кстати, не стоит убирать волосы в пучок. Это не добавляет тебе ни красоты, ни изящества. Нужно как-нибудь заняться твоим внешним видом.
– Наталья. – Бабушка хотела сказать строго, но получилось все равно жалко. Поздно учить такту такую, как мама. С мамой вообще все поздно. Безнадежно поздно… – Ника очень красивая девушка.
– Ах, перестань! – Царапнули пол ножки старого венского стула, на который грациозно – непременно грациозно! – присела мама. – Доминика не должна питать иллюзий насчет своей внешности. Чтобы потом не было мучительно больно. Обыкновенная и заурядная. А вот ее родня по отцовской линии… – И снова недоверчивое удивление, словно бы мама сама не до конца верит тому, о чем говорит. – Кто бы мог подумать… Знать бы заранее… – Она разговаривала сама с собой и, похоже, себя за что-то корила. – И ведь ни словом не обмолвился, из какой он семьи. Теперь я понимаю, в кого ты такая скрытная.
– В кого? – Ника взяла Мурзика на руки, прижала к животу пушистое, тарахтящее тело, пытаясь успокоиться.
– В своего папеньку. Он же мне ничего о себе не рассказывал. Я же думала, обыкновенный влюбленный аспирантик-нищеброд. Переспала с ним, считай, из жалости. Так он на меня смотрел, такими щенячьими глазами…
Мама и альтруизм! И снова что-то новенькое. Секс из жалости, а не из корыстных побуждений – это так на нее не похоже! До недавних пор Ника думала, что мама совершила лишь один необдуманный поступок – сохранила жизнь нежеланному ребенку, а тут новое откровение.
– А ведь он хотел на мне жениться! Представляете? – Мама вспорхнула со стула и теперь мерила шагами комнату. Десять шагов туда, десять обратно. – Идиот! Не мог сказать прямо, кто он и чей сыночек! Решил поиграть в принца и нищую. Вот и доигрался!
Мама говорила, говорила, и из ее монолога Ника сделала только один вывод: у нее все-таки есть отец, и он из какой-то необыкновенной семьи. Интересное кино! Жаль только, Ника не сможет его посмотреть.
– А ведь все могло бы сложиться совсем иначе! Я бы сейчас жила, как у бога за пазухой! У меня было бы все, что душа пожелает! – Мама замерла напротив Ники. Захотелось сделать шаг назад, но Ника не двинулась с места.
– Он жив? – спросила, сжимая и разжимая онемевшие вдруг пальцы.
– Кто?.. – Мама думала о своем. Мама даже не сразу поняла вопрос. – Этот? Твой отец? Нет, погиб семнадцать лет назад. А я еще думала, почему это он, весь такой из себя благородный и возвышенный, не пытается узнать, как мне живется. Про тебя-то он не знал, я не сказала. Я вообще не планировала сохранять эту беременность, но уговорили. Вот ты, мамочка, уговорила! – В бархатном сопрано снова почудилось раздражение, а еще, кажется, удовлетворение. – Что-то у меня там было не так с организмом. Одна беременность – один ребенок, и второго шанса родить не будет. Так сказали врачи. И я поверила. Глупая была, молодая. Сколько ты кровушки моей попила, Доминика! Токсикоз от первого дня беременности до последнего! Лишних пять килограммов, убитые зубы и волосы клочьями! – Мама перечисляла ущерб, который причинила ей Ника, с привычной четкостью и в привычной последовательности. – А бессонные ночи? Ты же выла без умолку! И не ела ничего. И смотрела так… с упреком!
Младенец, который смотрит на свою маму с упреком – вот это, пожалуй, перебор, но перебивать нельзя, будет еще хуже, еще дольше.
– А потом детский сад! Это же кошмар какой-то!
Кошмар. Вот только не для мамы, а для Ники, потому что детский сад был круглосуточный, и домой ее забирали лишь на выходные.
– То тебя били, то ты била! С тобой всегда возникали какие-то проблемы. А школа?
А в школе все шло более или менее нормально. Терпимо оказалось в школе. И училась Ника хорошо. Можно даже сказать, отлично. У нее была подружка Динка и музыкальная школа по классу классической гитары. У нее была почти нормальная жизнь. До тех пор, пока…
– А потом это трагическое происшествие! – Мама вздохнула почти искренне. Вот только Ника знала, жалеет она не ее, а себя. – Ты представляешь, что мне пришлось пережить? Эти разговоры с полицией, эти бесконечные обследования, эти больницы… Даже такой сильной женщине, как я, не дано вынести столько горя.
Невыносимым горем мама называла то, из-за чего Ника оказалась у бабушки. Горе это, оказывается, коснулось только мамы. Кто бы сомневался!
…На Нику напали, когда она возвращалась из музыкальной школы. Была зима и темная, припорошенная первым ноябрьским снегом дорожка у гаражей. Сама виновата. Могла пойти кружным путем, по людной и относительно светлой улице, а поперлась через гаражи, сэкономила целых пятнадцать минут и поставила крест на всей своей будущей жизни. Ее ударили чем-то тяжелым по голове. Последнее, что Ника запомнила, перед тем как провалиться в пустоту, острая боль в затылке и невыносимо яркая вспышка света перед глазами. Тот свет стал последним в Никиной жизни.
Ее нашли поздним вечером два засидевшихся в гаражах мужика. Сначала подумали, что она мертва, потому что весь снег вокруг нее был красный от крови, а потом все-таки решились проверить пульс. Они же вызвали «Скорую» и полицию. А еще позвонили маме. Первой приехала «Скорая», потом полиция. Мама была слишком занята. Да и зачем мама, когда Ника находилась в коме, и никто, даже врачи, не верили, что она выживет? Они не верили, а она жила. Темной коматозной жизнью.