— Не понимаю, к чему показуха?

Жанна нахмурилась и недовольно произнесла:

— Хватит сердечничать. Заруби себе на носу, ни со мной он не будет. Ни с тобой. Поняла?

— Я-то здесь при чем, — пробурчала Настя. Чувство стыда запекло щеки. — Хочешь делиться премудростями — выпусти книгу. Уроки житейской философии от Ширяевой Жанны. Я куплю и прочту. Не уверена, что понравится, но твой автограф сможет компенсировать расходы.

— Зря, вот издамся, увидишь — на цитаты растащат, — укорила Жанна и огляделась: — Ой, где мы?

Раньше они шагали по широкой тропе, огороженной забором из хвойных. Сейчас у дорожки примостились диковинные кустики с неизвестными ягодами. Тропинка появилась из ниоткуда и вела в редеющий лесок, явно созданный человеком: где ели, где сосны, где березы да осины, дубы, клены, рябины и орешники. Небо над головой становилось все чище и светлее: будто невидимая рука стирала черные тучи, еще недавно угрожающе висевшие на небе. В редких деревьях запутались лучи, а узенькая тропинка сама собой растворилась под ногами, и, в конце концов, слилась с ярко-зеленой травой.

— Деревня какая-то, — Настя с любопытством уставилась на открывшийся пейзаж: обзор немного закрывали невысокие деревянные ворота, на которых красовалась надпись, явно выведенная детской рукой «Зеленая поляна». Но за воротами и тянущимся вдаль забором с неровными и острыми зубцами, проглядывали небольшие однотипные домики, и в каждом из них кипела своя жизнь: плакал ребенок, лаяла собака, кричали друг другу неразборчивые фразы женщины и горлопанили мужчины. В каждом доме топили печь, и казалось, что от деревни веет одним жаром, смешанным с запахом горохового супа и самогонки. Этот запах одурманивающе действовал на подруг, и Насте пришлось проморгаться и даже пару раз ущипнуть себя, чтобы выйти из забвения.

Жанна в полном недоумении смотрела на чужую жизнь.

— Деревня… Не думала, что она так близко. Пойдем, расспросим про хижину? Спорю на новое платье, Леша всё выдумал.

Настя приставила палец к губам и завертелась, пытаясь рассмотреть округу. Казалось, будто в паре километров вовсе нету никакого лагеря с бизнес-корпусами, стремительно взмывающими ввысь, огромными спортивными площадками, круглосуточным доступом к интернету и комнатами, больше напоминающими номера приличных гостиниц. Лагерю подходило описание бизнес-городка. Шум не умолкал даже в ночное время, а яркие прожекторы часто светили прямо в окна, лишая сна и покоя. Зеркальные исполины не радовали, нет, раздражали модным глянцем и престижем и вынуждали взять булыжник да запустить его со всей силой в проклятое зеркало.

Здесь настроение круто изменилось. В сердце вселилась огромная, всепоглощающая радость, граничащая с эйфорией, а с души будто камень упал. Настя широко улыбнулась и посмотрела на Жанну. Легкий ветерок трепал ее темные, чуть курчавые волосы. Жанна тянула шею и становилась на цыпочки, чтобы рассмотреть побольше.

— Там корова ходит, — обалдело сказала подруга.

— Большая? — весело спросила Настя.

Жанна кивнула. По ту сторону деревни корова, словно заслышав, что про нее ведется разговор, трубно замычала. Ей вторили другие коровы, и получился складный хор «Муууу-муууу-мууууу». Это было здорово. Коровы всё вели свою беседу, кто его знает, что они там обсуждали, а их хозяйка-крестьянка залихватски подначивала коров:

— Зап-е-е-ели! И р-р-раз!

— Мууууу, — низко голосили коровы. Песня прокатывалась над деревней, долетала до домика со старомодными срубами, и тот сотрясался от хохота. Хохот доносился отовсюду: из двери, подпертой крючкастым суком, из дымоходной трубы, плюющей седыми барашками, из старобытных окон, выстроганных у подножия сруба. Пфф — и взрыв хохота вылетел наружу седым столпом дыма и растворился среди лохматых елок. Пфф — второй взрыв, но из трубы нехотя выкатилась серая кудряшка дыма. Изба вновь покачнулась, но не из-за смеха. На крыльцо гурьбой высыпали мужчины в смешных панталонах, вправленных в кургузые сапоги. Все, и молодежь и старики, носили бороды и смолили цигарки. Так они топтались на крыльце, шумно прощаясь, а потом покачиваясь побрели кто куда. Один мужик с соломенной бородой плутал меж домов, забредал в чужие сени и жалобно голосил. Везде, куда бы ни привели заплетающиеся ноги, его ждали растрепанная метелка и толстая одышливая баба.

— У-у-у, допилися!

Мужик прикрывал руками голову и в полуприсядь волочил ноги к соседнему дому. Но и там его гнали. Не выдержав побоев метлами, мужик добрел до чьего-то дома вдали и, завернув за стенку, пропал.

— Как думаешь, попал он наконец-то домой? — смеясь, спросила Настя. Но Жанна не разделила ее восторга.

— Ты никогда не была в деревне? — удивилась Настя. Она сама видела быт простого русского народа только по телевизору. Видела, как разжигают печи и доят пятнистых коров, играют на вымени, как на музыкальном инструменте, только вместо музыки льется молоко. Коровы задумчиво жуют и лениво виляют кисточками хвостов. Видела, как кормят сеном коней, а они знай себе стоят да цокают копытом.

А в новостях был репортаж про деревенскую жизнь, но там и не скажешь, что люди держат хозяйство и живут за рубежами города. Они ходят в джинсах, ездят на машинах и живут в других домах, непохожих на здешние халупы.

Чего не скажешь о сгорбившейся женщине с коромыслом, возникшей из-за забора.

Тетка со старушечьим лицом, изъеденным морщинами, монотонно переставляла ноги и плелась с черепашьей скоростью, точно разглядывая каждую травинку на ходу. Подол коричневой юбки путался в кургузых лаптях, надетых поверх белых тряпок, о названии которых Настя даже не догадывалась. Голову старуха тоже прикрыла тряпкой, повязав углы на затылке и собрав все волосы под платок.

— Давай спросим ее, небось она всё знает. Ей лет сто уже! — сказала Жанна и подалась вперед. Настя одернула подругу, схватив ее за руку.

— Жанна, тебе не кажется, что эта бабуля не в себе?

— Нормальная бабка, у меня в по две таких на квадратный метр. Пошли, спросим, чего тянуть.

Настя не шелохнулась. Шелестя юбкой и шурша кофтами, баба слепо брела, как выброшенный из норы крот. В ведрах гремела пустота. Комбинация неторопливых движений и негромких звуков. Как в замедленной съемке. Нога чуть отрывается от земли, плавно выпадает вперед, мысок лаптя соприкасается с травой. Опускается пятка и поднимается вторая нога. На какое-то мгновение юбка задирается на пару миллиметров. Стопа прочно приминает траву — и край юбки оказывается на месте.

Баба поравнялась с Настей, сделала пару шагов и неожиданно остановилась. Бородавка на крыле носа дернулась, баба поставила ведра на землю и уставилась на сосну, к которой прислонилась Настя. По телу поползли холодные мурашки. Мутный глаз с бельмом и красными прожилками уставился на Настю. Другой глаз был закрыт, ресницы склеены и веки сжаты так плотно, словно за ними была полая глазница.

— Спроси у нее, — прошептала Жанна, спрятавшись за дерево.

— Сама спроси, — сквозь зубы выдавила Настя. Баба живо отреагировала на голос, юбка заколыхалась на толстом теле и