— Не отдам, пока сам князь мне того не скажет, — попыталась отобрать ребенка нянька, но Настасья была так зла от нанесенных ей обид, так возбуждена всем, что сейчас произошло, что волчицей рыкнув на няньку, со всей дури оттолкнула дородное тело и вышла победительницей с драгоценной ношей на руках.
Ивашка затих, прижимаясь к мачехе, и Настасья услышала учащенный стук его маленького сердечка.
— Нам, Иван, вместе надобно держаться. Мы им себя согнуть не дадим, — поцеловала она ребенка в щеку, — а кашу тебе сейчас Ненила сварит, у нее добрая кашка получается, за уши не оттянешь.
Ивашка агукнул.
— Вот и славно, — сквозь слезы улыбнулась ему Настасья.
С трудом вспоминая дорогу, она пробиралась к своим покоям. Ивашка пригрелся и заснул, опрокинув голову-одуванчик на матушкино плечо.
Вот еще лесенка, вот крытый переход, дубовые столбы с узорочьем из переплетенных веток калины, а за ними и княгинины горницы.
— Нашла, — улыбнулась себе Настасья и тут же ойкнула.
Скрестив руки на груди, у распахнутой настежь двери стоял Всеволод.
Настасья замерла. Князь увидел ее, смерил мутным взглядом.
— Где бродишь, сказал же спать ступай? — рявкнул он, но не злобно, а скорее ворчливо.
— Княжича от нянек забрала, — прошептала Настасья.
— Зачем? — князь сделал несколько нетвердых шагов в ее сторону.
— Злые у тя няньки, со мной ему лучше будет, — ревниво прижала ребенка Анастасия. — Дозволишь? — с опозданием попросила, с вызовом глядя в пьяные очи.
— Прощения попросить не хочешь за срам прилюдный? — князь схватился за резной столб, чтобы не упасть.
— Прости, — легко вымолвила Настасья.
— Ну, ты тоже меня прости, — неожиданно выдал Всеволод.
Волна радости побежала по спине, но напрасно, потому что тут же князь мрачно добавил:
— Только не жена ты мне и никогда ей не будешь, поклялся я в том, — Всеволод буквально вцепился в столб, еще немного и богатырское тело сползет на пол.
— Кому поклялся? — опавшим голосом спросила Настасья.
— Себе. И того довольно, я пред Димитрием обещание выполнил, повенчался с тобой, а дальше уж… — оборвав себя, Всеволод ссутулил плечи и, шатаясь из стороны в сторону, побрел прочь.
«Вот так вот, не жена, — тупо смотрела ему в спину Анастасия, — а зачем тогда клятвы в церкви давал, себе клятва важней чем Богу? Ну и ступай, больно нужен ты мне! Убиваться не стану».
Нянька Ненила причитала и охала, хлопоча над Ивашкой, бережно укутала его одеяльцем, подложила подушки, чтобы не скатился ночью с лежанки.
— Ты, Настасьюшка, ступай, я сама за нашим птенчиком пригляжу, а то князь на брачное ложе придет, а тебя нет.
— Не придет, — мрачно произнесла Настасья, — никогда не придет. Я с вами здесь лягу, а то проснется Ивашка, все незнакомое, расплачется.
— Сейчас не придет, так после заглянет, али слепой? Охо-хо-хо-хо, — Ненила ласково потрепала воспитанницу по голове.
— Он покойницу любит, — поджала губы Настасья.
— Похвально, только душа-то большая, там местечко на всех хватит.
— На меня не хватит, он мне об том уж сказал.
— Подожди, изменится, — от Ненилы исходила какая-то железная уверенность, но даже она не могла сегодня вдохнуть в Настасью веру в себя.
Молодая княгиня устало присела на лавку, стягивая надавивший голову повой.
— Поправить надобно, чтобы ладней сидел, — с грустью проговорила она, перебирая серебряные колечки.
— Ой, да ты ж у меня голодная, — всплеснула руками нянька, — Малашка, Забелка пироги несите!
— Не голодна я, не надобно ничего, — отмахнулась Настасья.
— Вот еще, дитятко мое голодом морить. Я уж девок на торг послала, прикупили молочка парного, пироги испекли, с пылу с жару.
С приклеенной неловкой улыбкой в горницу прошмыгнули холопки, на столе оказались прикрытые рушником пироги и крынка молока. Настасья вздохнула, но начала жевать. «Должно, им всем здесь хотелось бы, чтобы я голодом себя заморила, так не дождутся».
— Отдайте моего братца! — с визгом на середину горницы влетела княжна Прасковья, коса растрепана, глаза лихорадочно блестят. — Отдайте назад, воли вам такой никто не давал! — топнула девочка ножкой.
— Тише! Разбудишь, — отложив пирожок, поднялась на ноги Настасья. — Видишь, спит он уже, — головой указала она в сторону лежанки.
— Отдайте, — уже громким шепотом заговорила Прасковья. — Нянька Сулена плачет, братец теперь умрет, никто, кроме нее, Ивашу накормить не может. Отдайте сейчас же! — девчонка была и испугана, и зла одновременно.
— Ой, княжна светлая, — заворковала Ненила, — да разве ж я с княжичем не справлюсь, да я вот эту егозу, — она указала на Настасью, — крохой совсем за пазухой сотню верст везла. Тоже тощая да махонькая была, меньше котенка, а вон какой красотой выросла. И ты не кручинься, накормим, — она слегка коснулась плеча Прасковьи. — Пирожок отведаешь?
— Не надо мне ваших пирогов, — нервно дернула плечом девочка. — А батюшка узнает все, велит сам вам Ивашу вернуть…
— Батюшка твой знает и мне волю на то дал, — перебила ее Настасья.
— Врешь ты все, побожись! — опять на крик сорвалась Прасковья.
Настасья перекрестилась на красный угол.
— Все равно врешь, — упрямо бросила Прасковья, но оттопыренные ушки слегка покраснели.
— Садись — садись, пироги с брусникой, медовые, сладенькие, — бесцеремонно потянула девочку к столу Ненила. — корочка румяная. Про княжну и пирожок басню-то[1] слыхала?
— Нет, — честно призналась Прасковья, давая усадить себя на лавку. — А что княжна?
— Ну, как же, жила-была девица-раскрасавица, не девка черная, а княжья дочка. Захотелось ей раз пирожка отведать, да не простого, а заморского, с чудо-ягодой, кто того пирога отведает, тот сможет на человека глянуть и сказать хороший он али дурной. Молочка подлить, чего в сухомятку-то давиться?
— Угу. А зачем ей то надобно было? — жадно начала есть Прасковья.
«О-о, за свадебным пиром, про княжну-то и забыли, девчонка голодная», — отметила про себя Настасья.
— Были вкруг нее слуги злые, завистливые, — махнула неопределенно рукой Ненила, — на хороших людей говорили — дурные, а на дурных — хорошие, и так княжну запутали, что решила она пирожок ведовской раздобыть. А в одной стороне жил княжич пригожий… — Ненила все плела и плела словесный узор, Прасковья слушала, наминая пироги и бросая украдкой изучающие взгляды на Настасью. Та сидела молча и делала вид, что тоже внимательно слушает. Напряжение начинало спадать.
Прасковья зевнула.
— Может с Ивашей рядком ляжем, басню дослушаем? — осторожно предложила Настасья.
Девочка замерла в раздумье.
— Матушка мне колыбельную пела и по голове гладила, — с надрывом проговорила она.
— Так и я могу, — улыбнулась Настасья.
— Не хочу тебя, не хочу! — неожиданно закричала Прасковья и, вскочив из-за стола, стрелой скрылась в черноте дверного проема.
— Догнать ее надо, — спохватилась Настасья, коря себя, что слишком поторопилась.
— Не надо, не все сразу, — положила ей руку на плечо нянька. — Охо-хо-хо-хо, бедное ты мое дитятко, тяжелая ноша на тебя легла.
Лежа при свете тусклой лучины на широком ложе и прислушиваясь к мерному дыханию малыша, Настасья глотала одну слезинку за другой. Такая вот свадьба у нее «развеселая» и такая вот первая ночка мужатой бабы. «А все ж