Когда приступ прекратился, мальчик посмотрел на своего наставника. Старик уже был в экстазе и не обращал на него никакого внимания. Прошло, наверное, около часа, когда и он почувствовал изменения в своем сознании. Все сидящие рядом вдруг оказались так далеко, как если бы он стоял на одном краю Бруклинского моста, а они на другом. Было сложно различить их силуэты, не то, что лица. Сам новичок словно возвысился над землей и парил где-то над пустыней. Он мог видеть себя и сидящих рядом сверху, словно душа его отделилась от тела и теперь, соединяясь с верховной сущностью, пребывала в полной эйфории. Чувство тревоги и радости переполняло всего его. Он не мог понять, где находится. Тела он не чувствовал, необыкновенная легкость растекалась по каждой клеточке организма. Где-то в глубине его раскрепощенного сознания еще оставались частички разума, но и они скоро исчезли. Границы мира расширились. Он смог видеть пустыню, где находилось его тело сейчас, мог видеть айсберги Гренландии, оазисы Египта, небоскребы Чикаго, лесные тропинки, железные дороги, тропические леса Австралии и сибирскую тайгу. Все это он видел и по отдельности и словно все вместе сразу.
Сколько это длилось, он не знал, но постепенно эйфория сменилась на головокружение, легкость членов на тяжесть, тянувшую ко сну. Головная боль исходила откуда-то изнутри и тупой силой давила на стенки черепа. Его снова потянуло рвать. Не найдя свою миску подросток не в силах противится расстройству его желудка стал рыгать прямо на пол хогана.
Никто не обращал на него внимания. Люди находились еще в порыве «освобождения», вознося свои души к верховным божествам, постигая истину, узнавая себя изнутри.
В то время, когда молодой индеец познавал себя и раскрывал свою душу богам, пытался выйти из бренного тела, сдерживавшего порывы чистой невинной души, на другом конце поселка, почти в самой его глубине, там где заканчивались границы навахо и начиналась земля хопи, в старом домике сидел другой человек, ждущий того же, что и молодой индеец. Он пытался очиститься от страшных мыслей, сковавших его душу и цепями приковавших его к одной непостижимой цели: он должен выполнить свой долг перед предками.
— О чем ты думаешь? — Спросил его другой индеец, сидящий у него в ногах и начищавший ботинки.
Старик покачал головой и вытянул трубку из жилетки.
— Думаю, что нам пора подготовить нашего гостя к последнему испытанию.
Собеседник испуганно вытаращил на старика глаза.
— Но он еще не готов!
Тот улыбнулся.
— В том и суть. Он и не должен быть готов. Он никогда не будет готов, и ты знаешь почему!
Более молодой индеец поднялся с пола, отложил сапоги, поставив их рядом с камином, и виновато посмотрел на старика.
— Я проверю как он.
Старик кивнул.
Индеец поднялся по широкой лестнице на второй этаж и заглянул в первую дверь, чуть приоткрытую, из которой лился тусклый красновато-багряный, темный свет.
— Ты? А где… — Гость приподнялся с кровати и оперся на локоть.
— Погоди, ты не должен говорить. Обряд обязывает тебя молчать, разве не помнишь? — Прервал его индеец.
Второй мужчина снова опустился на кровать, будто совершенно изнемог и закрыл глаза.
— Я пришел сказать, что тебе стоит помолиться. Обряд начнется сегодня.
Мужчина открыл рот, удивившись, и тут же закрыл его ладонью.
— Да. — Кивнул в подтверждение индеец. — Приготовься. Я помогу тебе.
Индеец посмотрел на стену, где висела маска с яркими перьями по окантовке и смотрящая таким злобным взглядом, будто хотела тебя сожрать прямо здесь, не разжевывая.
Он снова перевел взгляд на гостя, который явно недоумевал от происходящего.
— Нет, тебе не придется ее надевать. — Заверил его индеец. — Ты должен одеться. — Окинул он посетителя укоризненным взглядом, будто тот должен был заранее знать, когда за ним придут.
— Я приготовлю отвар. — Сказал индеец и вышел.
На пороге комнаты он встретил старика, который, не смущаясь, слушал их разговор.
— Он готов?
— Ты сам сказал, что он не должен быть готов. — Ответил ему индеец и спустился вниз.
Старик зашел в спальню и, молча, наблюдал за одеванием гостя. Тот настолько сосредоточился в своих переживаниях о предстоящем ритуале, что не слышал нового посетителя.
— Ты никому не говорил, где находишься? — Спросил старик.
Мужчина вздрогнул от неожиданности и повернулся к старику, выровнявшись всей свой мускулистой крепкой фигурой. Он покачал головой.
— Хорошо. Ты же знаешь, что каждый проходит это. Просто не всем это дано. Ты покинул нас, поэтому должен пройти освещение иначе новая земля утянет тебя за собой.
Мужчина снова кивнул.
— Твоя жена не знает?
Тот покачал головой.
— Хорошо. Когда ты пройдешь испытание, не говори ей. Об этом обряде никто не говорит, потому что он должен остаться между тобой и богами. Поэтому ваш шаман никогда не упоминает о нем. Он просит меня провести его. Потому что я сам, когда-то был отступником.
Гость внимательно слушал и наблюдал за глазами старика. Они не выдавали страха, наоборот, были уверенными, с твердой решимостью в глазах, которой можно было только позавидовать. Эту решимость гость хотел бы получить.
Старик еще несколько минут смотрел в лицо гостя, будто гипнотизируя его, и вышел, больше ничего не сказав.
Всю дорогу от аэропорта до полицейского участка напарники ехали молча. Питер вел машину и лишь изредка поглядывал на Кетрин. Она откинула голову на спинку сиденья и закрыла глаза.
На улице стояла теплая для февраля погода. Небо, правда,