Купи горошек. Кончай дурить. Дурить. Вчера Иван предложил ей забрать Федора из сада. Обычно Лена сама его забирала, одевала полуторагодовалого Ярослава и шла с коляской по холоду через снег в сад. Иван понимал, Иван сочувствовал, тем более что у него машина, ему тепло и удобно. Вот и предложил — на работе его отпустили пораньше в честь праздника, а также из-за того, что накануне за дежурство Ивану пришлось четыре раза выезжать на суициды. А такому никто не позавидует. Один суицид был — отец семейства покончил с собой, оставив жену с четырьмя детьми на руках. Впрочем, люди кончают с собой пачками, и это никого уже не удивляет. Просто четыре суицида за смену — от этого у любого снесет крышу. Вот и отпустили, сказали, мол, иди, побудь с семьей. Иван забрал Федора аж в три часа — небывалое счастье для сына. Дома Ярослав сидел в детской и смотрел мультик. Федор тут же присоединился к брату — они оба любили миньонов. «Сними хоть скафандр», — бросил Иван сыну, похожему на космонавта в толстенном ватном комбинезоне и валенках с калошами. Сказал — и прошел дальше.
Дверь в спальню была плотно закрыта, но замков в дверях не было — квартиру брали в типовой отделке, так что замки стояли самые простые. Иван открыл дверь в спальню, а его жена Лена как раз «дружила» со своим одноклассником. Среднестатистический мужик с рыхлым телом и смазливым лицом, одноклассник вскочил и заорал, словно увидел привидение. В каком-то смысле так и было. Лена застыла — голая и какая-то сразу незнакомая, чужая, дешевая. Иван растерялся, он не знал, что ему делать в этой пропахшей чужими телами комнате. Его начало подташнивать. И тут Лена села на кровати, набросила на голое тело до боли родной ярко-голубой халат из плюша, с рыбами, и начала говорить. Она говорила, что Иван сам во всем виноват. Она говорила громко и долго — что Иван вечно на работе, что превратил ее в домработницу, что она никогда не знает, о чем он думает, что так жить нельзя, нужно работать над отношениями, что в отношениях всегда виноваты двое и что он не имеет права ее судить. Иван же думал только о том, что в комнату в любой момент могут войти их сыновья. А еще — что у Лены размазалась тушь. А он даже вспомнить не может, когда она в последний раз красилась — да еще так ярко.
Иван вернулся в кабинет, огляделся вокруг по-деловому, запер дверь изнутри, сложил из стульев некое подобие лежбища. Можно было бы пойти и попробовать подремать в так называемой комнате отдыха — там был даже диван, но это означало бы, что каждый вновь пришедший стал бы лезть в душу с вопросами или сочувствием в связи с трагедией в Благинине. Меньше всего Иван был готов сейчас принимать сочувствие от коллег. Он лег на стулья, вытянул ноги, набросил на себя грязный, пахнущий копотью пуховик и прикрыл глаза. Последняя мысль, пролетевшая в его уставшем мозгу перед тем, как он уснул, была о Морозове. А точнее, о том, что эти орлы из Тверского района наверняка даже заморачиваться не будут, спишут все на ограбление и оставят дело в глухарях за отсутствием улик. Эта мысль Ивана огорчала даже больше, чем измена жены.
6
— Да вот же он! — раздался громкий голос, от которого Иван дернулся и, еще не проснувшись до конца, свалился с самодельного помоста на пол — с грохотом и матерясь. Тут же загорелся свет — кто-то нажал выключатель. — Ванька, ты совсем ошалел? Ты чего тут делаешь? Заперся еще. И телефон отключил, свинота. С наступающим тебя! По всему городу его ищут, с ног сбились, а он тут дрыхнет.
— Кондратьев, тебе чего нужно-то от меня? У меня выходной вообще-то, — пробурчал Иван, подслеповато морщась.
Перед ним в форме и с автоматом наперевес стоял Сашка Кондратьев и явно наслаждался замешательством коллеги. А какие еще развлечения у оперативника на новогоднем дежурстве? У Кондратьева жена недавно родила двойню, и теперь он хватался за любую возможность приработка, за любое дополнительное дежурство, хоть в Новый год, только чтобы оказаться подальше от любимой семьи.
— Так ты тут отдыхаешь? Понимаю, сочувствую. Как мне самому-то в голову не пришло, а? Значит, ты, как в том анекдоте, жене сказал, что к любовнице, любовнице — что к жене, а сам — работать, работать, работать? Молодец, — усмехнулся Сашка.
— От молодца слышу. Курить есть?
— Курить ему. Отдохнул — и хватит, вставай. Курить дам, но тебя там начальство с фонарями ищет. Не до перекуров.
— Начальство — это плохо, это не по-новогоднему, — хмуро отозвался Иван, потирая лицо. — Чего им надо-то? И сколько времени-то вообще?
— А ты телефон включи, и будет тебе знание и информация, — с этими словами Кондратьев развернулся и исчез в проеме. Только голос был слышен. — Нет, ну надо же. Два часа искали, а в кабинете посмотреть забыли. Гениально!
Иван включил телефон, а пока его старое, доставшееся за треть цены «яблоко» грузилось, сбегал в уборную, поплескал холодной водой в лицо — пришел в себя. Добравшись до курилки, Иван с наслаждением затянулся и принялся смотреть сообщения. Уведомлений о неотвеченных вызовах было аж восемь штук, четыре — с номеров с кодом Твери 482. Иван хорошо знал его из-за родителей, но номер был другой, незнакомый. Иван еще долистывал список, когда телефон в его руках ожил и на экране снова появился этот тверской номер. Иван нахмурился: ничего хорошего этот звонок не сулил.
— Иван Юрьевич? — спросил голос на другом конце. Он показался Ивану смутно знакомым.
— Да, это я. С кем имею честь?
— Капитан Ком. Мы с вами сегодня встречались на адресе.
— Да, помню. Я вас слушаю. Это вы меня искали?
— Да, это мы вас искали, — подтвердил Ком, и Иван попытался угадать, зачем. Жаловаться? Перекладывать ответственность? Чего-то напортачили?
— Через мое начальство? Серьезно? Я вам настолько понадобился? — переспросил Иван колюче, и капитан замолчал, явно обдумывая ответ.
— Как вы уже правильно сегодня отметили, Иван Юрьевич, вы были первым, кто оказался на адресе и кто обладает всей информацией. —