— Он просит прощения, — ворчит Пит. Гонзо показывает что-то ещё и хлопает своими густыми ресницами. — И хочет знать, прощаешь ли ты его.
— Я подумаю, — говорю я. Мне по-прежнему неизвестно, что именно сказал тогда Гонзо, и непонятно, на что я должна обижаться. Но Пит очень серьёзен, и, судя по всему, мне следует его поддержать.
— Гонзо, тебе пора на отсасывание — или как там называются эти процедуры, — а не то мы опоздаем на первое занятие по верховой езде.
Гонзо ухмыляется и показывает что-то Питу. Но уезжает. Пит качает головой. Снова пацанячий юмор?
Один из воспитателей собирает остальных мальчишек, чтобы они успели собраться и подготовиться к утренним мероприятиям. Пит садится и тяжело вздыхает.
— Этот мальчишка напоминает мне о моих братьях, — говорит он, на его губах играет улыбка.
— Ты и с ними такой резкий? — спрашиваю я.
Он усмехается.
— Я самый младший. Так что обычно это я могу сморозить какую-нибудь глупость, а они будут стараться заткнуть меня.
— Что он сказал? — Я умираю от любопытства. Но что-то подсказывает мне, что Пит ничего не скажет.
В его глазах полыхает огонь, веки полузакрыты, когда наши взгляды встречаются.
— Если ты так хочешь знать, это связано с утренним стояком. — Он вскидывает бровь, и я давлюсь собственной слюной. Пит смеётся. — Мне продолжать?
Я поднимаю руку, чтобы он замолчал.
— Я бы спокойно жила дальше и ничего не знала. — Но на секунду я задумываюсь, а затем тихо спрашиваю: — Это то, о чём говорят мальчишки? — Мне правда любопытно.
Он опускает подбородок к груди и смотрит на меня.
— Не надо, принцесса, — внезапно охрипшим голосом предупреждает он.
— Мне было просто любопытно, — бормочу я. Но тут же чувствую необходимость объясниться. — У моего брата аутизм, и он почти не разговаривает, так что я не знаю, как ведут себя мальчишки. — Я прикладываю руку к груди, слегка смущённая тем, о чём собираюсь признаться ему. — Когда мы, девчонки, собираемся вместе, то говорим обо всём на свете. — Я смотрю в его полыхающие глаза под прикрытыми веками. Моё сердце начинает бешено колотиться. — О мужчинах, большей частью. — Я краснею.
Его голос опускается почти до шёпота.
— Продолжай, принцесса, — говорит он, сверкая глазами.
— Ну, похоже, Гонзо хочет говорить с тобой так же, как я говорю со своими подружками.
— И я не против, но только когда мы одни. Как я ему и сказал. — Пит больше не улыбается. Он поворачивается ко мне. — Я не обижу парня. Никогда не раню его чувства. Но я не собираюсь обращаться с ним так, будто он сделан из стекла. Ему и без меня хватает такого обращения.
— Хорошо, — тихо говорю я. Лучше мне оставить эту тему. По крайней мере, пока.
Пит улыбается. Он кивает в сторону папы, который поднимает со сковороды последний кусок бекона.
— Позавтракаем?
— А ты ещё не ел?
Он качает головой.
— Был слишком занят. — Он смотрит на меня. — Присоединишься? — И, наклонившись ближе: — Это будет наше второе свидание.
Я закатываю глаза и иду к папе, который протягивает мне тарелку, полную еды.
— Пап, я не смогу всё это съесть, — жалуюсь я.
Пит глазами поедает то, что разложено на моей тарелке, облизывая губы, и папа пихает тарелку ему. Я беру себе бейгл, немного творожного сыра и шоколадное молоко. Пит садится напротив меня и разворачивает пластиковые приборы.
Он жадно смотрит на моё молоко.
— Хочешь? — спрашиваю я и делаю глоток, глядя на него поверх картонной упаковки.
Пит ждёт, пока я поставлю молоко на стол, а затем берёт его. Сказав «спасибо», он наклоняет пакет и пьёт. Его губы касаются того места, где только что были мои, и внутри меня что-то переворачивается. Я отвожу взгляд, потому что боюсь того, что увижу в его синих глазах, если посмотрю в них прямо сейчас.
— Прости, — бормочет он. — Не хотел тебя смутить.
Он встаёт, берёт ещё одну упаковку молока, открывает её и протягивает мне. Я, глядя прямо ему в глаза, беру своё прежнее молоко и поднимаю к губам.
— Боже правый, — выдыхает Пит. Он смотрит через плечо на моего отца, который беседует с несколькими мужчинами из тюремной программы.
— Если бы твой отец знал, какие мысли сейчас крутятся в моей голове, он бы точно отрезал мне яйца.
Я откашливаюсь, чтобы проглотить ком в горле.
— А какие у тебя мысли? — тихо спрашиваю я.
Он пристально смотрит на меня, а потом качает головой.
— Неважно.
Опустив глаза в тарелку и сделав глубокий вдох, Пит начинает поглощать еду. Он жуёт где-то с минуту, а затем чуть подаётся вперёд, словно вот-вот откроет мне какую-то тайну. Но, снова покачав головой, вдруг отстраняется.
— Что? — спрашиваю я.
— Ничего. — Он продолжает есть.
— Ненавижу, когда люди так делают, — говорю я, даже скорее себе, чем ему.
Пит вздыхает.
— То, что творится у меня в голове, пугает меня даже больше, чем то, что творится у меня в штанах. Если бы ты только знала мои сокровенные мысли, принцесса. — Он стучит себя по лбу зубьями пластиковой вилки. — Если бы только знала.
Я проглатываю ком в горле.
— Что там такого, что тебя это так пугает?
Он закрывает глаза и делает глубокий вдох.
Я повторяю вопрос — вдруг он меня не услышал — и откладываю в сторону бейгл.
Пит наклоняется вперёд и пальцем подманивает меня к себе. Я тоже наклоняюсь ближе к нему.
— Ты так сильно возбуждаешь меня, принцесса, что я не смог бы встать с места, даже если бы сейчас всё тут на хрен вспыхнуло. — Он показывает на моё шоколадное молоко. — А всё, что ты сделала, — это коснулась своими волшебными губами грёбаной картонной упаковки. — Он потирает лоб, словно хочет стереть все свои мысли. Затем смотрит мне в глаза.
— Стоит мне только коснуться твоего рта, и я кончу как пушка, принцесса. И буду счастливейшим мужчиной на планете, хотя мне и будет стыдно, потому что, когда дело касается тебя, я теряю над собой контроль, с этим трудно поспорить. — Пит морщится и опускает глаза вниз, а затем, подвигав бёдрами, поправляет штаны. — Та ситуация, в которой мы оказались, настолько запутанная, по многим причинам, что я даже боюсь думать о чём-то, что может произойти между нами. Но только об этом я и думаю.