Только вот бы ещё мне знать, кто такой этот Пит. Я отлично представлял себе своё будущее, но лишь до тех пор, пока не заболел Мэт. Тогда всё похерилось.
Тогда я сделал то, что сделал, и сел в тюрьму. Винить во всём нужно лишь меня, и я полностью беру на себя ответственность за содеянное, но это не значит, что мой поступок можно как-то оправдать.
У Рейган зелёные глаза и всё те же веснушки на переносице, что запомнились мне с той ночи. Дерьмо. Мне нельзя думать об этом. Были бы мы в Нью-Йорке, я бы пригласил её на ужин. Сказал бы ей, что помню её. Выяснил бы, как она. А затем пригласил на свидание. Но здесь я никто. Просто парень, который лишится своих яиц только из-за того, что заговорил с ней. У меня нет ни капли сомнений в том, что её отец не шутил. Абсолютно. Я поправляю своё хозяйство и продолжаю свой путь.
Но тут она смотрит на меня через плечо. Её лицо краснеет, и моё сердце начинает биться чаще. Я бывший заключённый, который всё ещё находится под домашним арестом, но она смотрит на меня так, как будто я настоящий живой мужчина? Рейган облизывает губы и отворачивается, чтобы заговорить с кем-то. Мне хочется, чтобы она снова на меня посмотрела.
Её светлые влажные волосы собраны в небрежный пучок на макушке. На её лице никакой косметики. Мои знакомые женщины обычно тут же размалёвывались до неузнаваемости, стоило им только выйти из душа. Эта же выглядит естественно. И мне это нравится. Не должно. Но нравится. Я мог бы смотреть на неё весь день.
Когда она упала на меня, на её лице на мгновение отразился страх. Это из-за того, что с ней произошло? Помнит ли она меня вообще?
Но мои мысли прерывает несущееся на меня инвалидное кресло с приводом.
— Погоди, погоди, Спиди Гонзалес[2], — встаю я перед ним. — Куда это ты так торопишься?
Парень в кресле оказывается светлокожим блондином, из его горла торчит пластиковая трубка. Он показывает мне что-то жестами, но у него отрывистые, искажённые движения. Совсем не похожие на плавную речь глухонемых.
Маршмеллоу, показывает он при помощи пальцев, а затем указывает согнутым пальцем на кого-то, кто разжигает костёр.
Интересно, не с ним ли я должен работать? Вскоре к нам, тяжело дыша, подбегает женщина.
— Простите, — задыхаясь, она хватается за бок. — За ним сложно угнаться, когда он в этом кресле.
Она протягивает мне руку.
— Я Андреа. А это мой сын, Карл. Он в восторге от того, что проведёт какое-то время в этом лагере.
Я пожимаю ей руку и сажусь на корточки напротив Карла.
— Ты ведь слышишь меня, да, Карл? — спрашиваю я его, одновременно показывая жестами. Он кивает и улыбается, но улыбка выходит резкой и кривой.
Ему так хочется поехать к костру, что он буквально выпрыгивает из своего кресла.
Я слышу, показывает он. Только говорить не могу.
Я киваю. Всё ясно.
— Сколько тебе лет?
Пятнадцать.
Он выглядывает из-за меня в сторону костра. По-моему, ему и правда не терпится оказаться там, где уже собрались другие подростки.
— Прекрасный возраст, — закатывая глаза, говорит его мать.
Ему пятнадцать? Не похоже, чтобы он весил больше сорока пяти килограммов. Я отхожу с дороги.
— Отправляйся к ним, Гонзалес, — кивнув в сторону костра, говорю я. Он ухмыляется и катится от меня туда, где Рейган расставляет стулья вокруг огня.
— По-моему, он уже успел влюбиться в Рейган, — признаётся его мама.
— В Рейган? — переспрашиваю я. Мою Рейган?
Рейган расшевелила внутри меня так много эмоций, что я не знаю, как с ними справляться. Отбросив всё, я смотрю на маму Гонзо.
— Не могли бы вы мне рассказать, какие именно трудности он испытывает, чтобы я был в курсе, с чем имею дело?
— Не с чем, — поправляет она, — а с кем ты имеешь дело.
— Я не это имел в виду, — начинаю я.
Но она кладёт ладонь на мою руку.
— Где ты научился языку жестов?
— Мой брат глухой, — отвечаю я.
Она кивает, рассматривая мои татуировки и пирсинг, который я даже поначалу не смог вдеть обратно, когда вышел из тюрьмы. Вчера вечером мне пришлось перепрокалывать все дырки, и они ещё болят. Но зато я больше не чувствую себя голым.
— Я ни в малейшей мере не хотел оскорбить вашего сына, — говорю я, чувствуя себя виноватым.
— У Карла только две проблемы — тело, которое его не слушается, и то, что он не может говорить. — Она с любовью смотрит на сына через поляну. Но по ней заметно, как она измождена. — А так у него все те же желания и потребности, как у любого другого пятнадцатилетнего мальчишки. Просто есть кое-что, что он не может делать. — Мама Карла тяжело вздыхает. — Он легко выходит из себя. Это самое сложное при общении с ним. Он здоров духом, но не здоров телом.
Я киваю. Мне знакомо это чувство, когда ты не в силах держать что-либо под контролем.
— Почему бы вам не отдохнуть полчасика? — спрашиваю я. — А я присмотрю за Карлом.
Её глаза расширяются, и она выглядит такой воодушевлённой, что мне хочется отмотать время назад и предложить ей это в ту самую минуту, как они приехали.
— Правда? — спрашивает женщина.
Я киваю.
— Отдыхайте. Я о нём позабочусь.
На её глаза наворачиваются слёзы, и я понимаю, как отчаянно она нуждается в перерыве.
— Увидимся через полчаса.
Она кивает и направляется к своему домику. Эта женщина очень устала, поверьте мне.
Я подхожу к костру. Солнце только село, и пока здесь всего несколько мальчишек.
— Привет, Гонзо, — говорю я Карлу. Он оборачивается и смотрит на меня, улыбаясь широченной и бесхитростной улыбкой, и это так умиляет, что я уже люблю этого пацана. — Пристаёшь к Рейган?
Я сажусь на бревно рядом с костром.
Она обалденно красивая, показывает он, а затем поднимает на неё свои голубые глаза и несколько раз моргает, склонив голову. Рейган улыбается в ответ.
— Что он сказал? — спрашивает она.
— Сказал, что ты обалденно красивая, — перевожу я.
Карл недовольно вскидывает руки. Ты не должен был ей говорить!
Прости, чувак, показываю я в ответ, стараясь не улыбаться. Если ты собираешься говорить про неё, то мне придётся переводить ей всё, что ты скажешь. Я сжимаю