– Ты обманом заказала шаттл, – пробулькал маршал Дрербура, славный в основном тем, что казался куда менее живым, чем некоторые официально мертвые. Он стоял перед ней и громко возмущался. – Ты подделала документы. Украла ключ. Сняла браслет. Ты обманула этот дом, украла его имущество, воспользовалась тем, что принадлежит ему.
– Крукс, мы же договорились. – Гидеон повертела меч, посмотрела, нет ли на нем зазубрин. – Ты ненавидишь меня, я тебя. Просто отпусти меня без боя и покойся с миром. Найди себе хобби. Напиши мемуары.
– Ты обманула, украла, воспользовалась. – Крукс вообще любил глаголы.
– Предположим, шаттл взорвался, а я умерла. Какая жалость. Крукс, дай мне перерыв, прошу. Я подарю тебе журнальчик… «Лучшие сиськи Пятой». – Увидев негодование маршала, она поправилась: – Ладно, беру свои слова назад. Нет такого журнала.
Крукс надвигался на нее неотвратимо, как ледник. Гидеон перекатилась в сторону, а его древний кулак врезался в землю, выбив из нее вихрь пыли и камешков. Меч Гидеон проворно вложила в ножны, а ножны подхватила на руки, как младенца. Отскочила прочь, увернулась от сапога и огромных ручищ. Крукс, конечно, почти уже умер, но он был чудовищен. Каждый его кулак как будто состоял из тридцати пальцев. Он был стар, но ужасен.
– Расслабься, маршал, – сказала она, хотя в грязи лежал вовсе не маршал. – Еще немного, и тебе может понравиться.
– Ты слишком много болтаешь, Нав. Чужая собственность не разговаривает. Чужие долги молчат. Я терпеть тебя не могу, но ты принадлежишь мне, ты моя вещь. Я взвесил твои легкие, и это легкие Девятой. Я измерил твой желчный пузырь, и он нужен Девятой. Твой жалкий сморщенный мозг и тот – собственность Девятой. Иди сюда, и я тебя прикончу.
Гидеон скользнула назад, сохраняя дистанцию:
– Крукс, ты, наверное, имел в виду: «Иди сюда, или…»
– Иди сюда, и я тебя прикончу, – гаркнул старик. – Госпожа велела тебе явиться к ней.
Вот теперь по рукам Гидеон побежали мурашки. Она посмотрела на высящееся над ней пугало. Маршал посмотрел на нее в ответ единственным пустым глазом. Древняя броня как будто гнила вместе с его телом. Казалось, что морщинистая лиловая кожа может отвалиться с черепа кусками, но ему не было до этого дела. Гидеон подозревала, что Крукс, не обладая никакими способностями к некромантии, после смерти восстанет на чистой злобе.
– Можешь меня прикончить, – медленно сказала она, – но твоя госпожа пусть катится к чертям.
Крукс плюнул в нее. Это было омерзительно. Он потянулся к длинному ножу, который висел на плече в заплесневелых ножнах, сверкнула полоска клинка. Гидеон уже стояла на ногах, выставив ножны перед собой, как щит. Одну руку она держала на рукояти, вторую на устьице ножен. Они смотрели друг на друга: она – очень тихо, старик – громко, с хлюпом дыша.
– Не совершай ошибку, Крукс. Не бросайся на меня.
– Ты и вполовину не так хороша с мечом, как воображаешь, Гидеон Нав, – ответил маршал Дрербура. – Однажды я накажу тебя за дерзость. Однажды мы пустим тебя на бумагу. Однажды сестры Запертой гробницы оботрут ее твоими волосами. Однажды твои послушные кости будут ползать по местам, которыми ты брезговала, и полировать их твоим собственным жиром. Объявлен сбор, Нав. Я приказываю тебе идти.
Гидеон вышла из себя.
– Вали отсюда, говно старое, и расскажи ей, что я уже сбежала.
К невероятному ее удивлению, он развернулся и потопал к мрачному скользкому ярусу. Всю дорогу он спотыкался и чертыхался, а Гидеон сказала себе, что одержала победу, даже не успев проснуться, что Крукс был только бессильным символом власти, последней попыткой проверить ее – не окажется ли она столь глупа, чтобы вернуться за холодную решетку. К гнилому серому сердцу Дрербура. К еще более гнилому и серому сердцу его госпожи.
Она вынула из кармана часы: еще двадцать минут. Четверть часа и еще чуть-чуть. Гидеон больше не принадлежала дому. Она ушла. Никто и ничто ее не остановит.
* * *– Крукс оскорбляет тебя перед кем попало. – Голос послышался за пятнадцать минут до отлета. – Он говорит, что ты подняла на него меч. Что предложила ему извращенную порнографию.
Гидеон снова покрылась мурашками. Она села прямее на своем неуклюжем троне из камней и положила часы на колени, внимательно глядя на крошечную стрелку, отсчитывавшую минуты.
– Я не дура, Агламена. После официальной угрозы Дому меня бы даже на туалетную бумагу для Когорты не пустили.
– А порнография?
– Я предложила ему великолепное произведение, изображающее грудь, а он оскорбился. Это был интересный момент. Когорте на это плевать. Я же говорила о Когорте? Ты же знаешь, что такое Когорта? Когорта, в которую я сбегаю… в тридцать третий раз?
– Детка, потише, – сказала ее мастер меча. – Я знаю, о чем ты мечтаешь.
Агламена вышла на тусклый свет. Голова капитана стражи Дома была покрыта неровными шрамами, а новую ногу ей вырезал какой-то не очень талантливый скелет. Нога эта постоянно подгибалась и придавала капитану вид здания, у которого внезапно увеличился фундамент. Она была моложе Крукса, но все равно страшно стара. Однако чистота и опрятность делали ее более живой. Маршал был воплощением Девятой, и он прогнил насквозь.
– Тридцать три раза, – устало повторила Гидеон и покосилась на часы: четырнадцать минут. – В последний раз она заперла меня в лифте. До этого – отключила отопление, так что я отморозила три пальца на ноге. Еще раньше она отравила мою еду, и я ходила кровью целый месяц. Продолжать?
Ее учительница не шевелилась.
– Это не вред. У тебя не было ее разрешения.
– Я имею право поступить в армию, капитан. Я здесь не в рабстве, а по индентуре. Я не ее имущество.
– Кстати, ты выбрала неудобный день для побега. – Агламена дернула подбородком. – Ты нужна Дому внизу.
– Ей грустно, и она отчаялась, – сказала Гидеон. – Она одержима. Она должна все контролировать. Она ничего не может. Я закрою рот и вытру нос. Я даже – запиши и цитируй, если хочешь – выполню свой долг перед Девятым домом. Вот только не говори, что, когда я спущусь, меня не ударят мешком по голове и я не проведу следующие пять недель в оссуарии.
– Эгоистичное дитя! Ты же не воображаешь, что наша госпожа звонит общий сбор только из-за тебя?
– Твоя госпожа подожгла бы Запертую гробницу, если бы это гарантировало, что я не увижу другого неба. – Гидеон посмотрела наверх. – Она бы, не моргнув глазом, сожрала младенца, если бы это позволило запереть меня навеки. Она жгла бы дерьмо на телах праматерей, чтобы испортить мне день. Твоя госпожа – самая мерзкая…
Агламена ударила ее – не трясущейся от злости рукой, как Крукс. Просто треснула по голове, как лающего пса. Голова Гидеон заныла от боли.
– Ты забываешь, Гидеон