В некоторой степени ее необычный наряд имел успех – целый час или, возможно, дольше Альва танцевала то с одним южанином, то с другим. Большинство были отмечены печатью благородной нищеты, которую на Юге прощали гораздо охотнее. Их горделивая осанка как бы говорила: «Да, мне приходится носить хлопковые перчатки вместо лайковых, и да, я пытаюсь скрыть потертости на туфлях». Войска северян втоптали их в землю, убивая людей, уничтожая поля, разрушая и сжигая дома. Их рабы убежали, особняки обветшали, на плантациях уже девять лет после поражения Конфедерации никто не работал. Однако их влиятельные фамилии остались неприкосновенными. Знай они, что и у Альвы за душой нет ничего кроме громкого имени, она бы провела этот час, стоя у розовой стены. А Уильям между тем успел потанцевать чуть ли не с каждой из присутствующих девушек.
После вальса питтсбургский угольщик так и не выпустил руку Альвы, продолжая говорить:
– У меня назначена встреча с очень важными людьми из Нью-Йорка. Уголь – это будущее Америки, ее сила. Я хочу сказать, политическая сила. Не все это понимают. А ведь прямо сейчас изобретаются угольные генераторы, сила которых в будущем – я имею в виду, физическая сила… то есть сила электричества, а это один из видов физической силы – позволит снабжать электричеством как индивидуальные, то есть частные, так и коммерческие учреждения…
Альва отчаянно искала взглядом Консуэло в надежде на спасение, как вдруг позади раздался голос:
– Простите, что прерываю вашу беседу…
Альва обернулась – это был Уильям.
Он продолжил:
– Мисс Смит, не уделите ли вы мне несколько минут?
– Конечно! – воскликнула Альва, и тут же спохватилась – не слишком ли стремительно? Возможно, она только что уничтожила на корню тот слабый интерес, который Уильям к ней испытывал. Хотя, может, и нет никакого интереса, и он, как и все прочие, хотел лишь спросить о золотарнике.
Кавалер Альвы был явно раздосадован, хотя недовольства не выказал. Угольщик поклонился и покинул их.
Альва произнесла:
– Мне очень приятно иметь возможность…
Какую возможность? Что бы сказала мисс Фэйр?
– Возможность быть удостоенной вашего внимания. Право, я польщена, – прибавила она.
Уильям пропустил ее вперед, приглашая пройти на широкую каменную террасу, ведущую к изысканному саду. На фоне лилового неба Аллеганские горы казались фиолетовыми. Пересмешник без устали сыпал трелями синицы, кардинала, крапивника и гаички. Если бы Альве не предстояло в ближайшие минуты действовать согласно отведенной ей роли, она могла бы в полной мере насладиться обстановкой. Она могла бы насладиться даже компанией Уильяма. Вместо этого Альва пыталась справиться с волнением и, как подобает настоящей леди, ждала, пока джентльмен начнет разговор.
Они пересекли террасу и спустились в сад. Уильям не промолвил ни слова. Они принялись бродить по тропинкам – и вновь ни слова. Наконец Альва не выдержала затянувшегося молчания и проговорила:
– Кажется, вам понравилось танцевать на балу.
Точнее, танцевать на балу со всеми, кроме нее.
– Вы заметили? Это правда – в отличие от моего старшего брата я не намерен провести свои лучшие годы за столом, высчитывая коэффициенты прибыльности морских перевозок. Вы ведь тоже провели вечер неплохо. Вы пользовались популярностью.
Тогда почему вы не пригласили меня на танец?
(В приличном обществе на них никто и не взглянет.)
– Благодарю, – промолвила Альва. – Я училась танцевать в Париже – при дворе, – подчеркнула она согласно сценарию. – Моя старшая сестра Армида была дебютанткой на одном из балов императора Наполеона в Тюильри. Я тоже их посещала, когда подросла. Моя мать была близка с императрицей Евгенией и ее знаменитой подругой, Мелани де Пурталес.
(Громко сказано.)
(Будь наградой.)
На тех балах мать демонстрировала Альву знатным джентльменам, словно та была развлечением, которое им обещают. Она всем рассказывала, как хорошо ее дочь танцует, как прекрасно говорит по-английски, по-французски и по-немецки. Может быть, она пока и не первая красавица, но ведь очень хорошенькая и так прекрасно себя держит, n’est-ce pas?[13] А уж ее родословная…
Уильям пригласил Альву присесть на скамейку, и она попробовала завести с ним беседу.
Она: «Как вам нравится эта новая игра – лаун-теннис? Держу пари, вы в ней очень хороши». (Похлопать ресницами. Улыбнуться.)
Он: «Я и вправду играю в теннис и, кажется, довольно неплохо. Хотя сейчас для него слишком жарко. Зато для яхтинга самое время».
Она: «Вы долго жили в Лондоне? А в Париже? Parlez-vous français?»[14] (Долго. В Женеве. В школе.)
Он: «У меня страсть к лошадям – разводить их, устраивать скачки. Согласитесь – просто невероятные животные». (Она – молча – не согласилась.)
Однако Уильям, похоже, не получал от беседы никакого удовольствия. Он тер глаза. Чихнул, достал платок и вытер нос. У Альвы сводило от волнения живот. Ей казалось, они целую вечность сидят в лодке, попавшей в водоворот. Улыбка словно приклеилась к ее лицу. Наконец она выпалила:
– Мне очень не нравится вам такое говорить. Но на днях я кое-что слышала. О мисс Фэйр. И лично мне хотелось бы знать подобное о леди, прежде чем становиться ее другом. – Брови Уильяма заинтересованно поползли вверх, и Альва продолжила: – Судя по всему, она вступила в… довольно близкие отношения… с молодым человеком, который работает на ее семью.
– Неужели?
– С конюхом. – Брови Уильяма поднялись еще выше. Альва прибавила: – Так мне сообщили. Я не знаю, правда ли это, но…
– У меня были некоторые сомнения насчет мисс Фэйр, – сказал он и снова чихнул. – Это только их подтверждает.
– Я очень не люблю распространять слухи, но в данном случае…
– Мисс Смит, – перебил ее Уильям и положил перчатки на скамейку.
Снова взял их в руки. Положил обратно. Похлопал по ним.
– Мисс Смит, – повторил он. – У Корнеля, моего старшего брата, трое детей. У Маргарет, старшей сестры, – четверо. У моей младшей сестры Эмили – один, и – с вашего позволения – второй вот-вот появится.
– Как много у вас племянников, – заметила Альва. – На праздниках, должно быть, очень весело.
– Это правда.
– И я уверена, что ваше присутствие делает их еще веселее, – выдала она самым подобострастным тоном.
Уильям снова поднял перчатки со скамейки и сжал в руках.
Опять чихнул.
– Мне кажется, это, – он прижал к носу платок, – все цветы на вашем платье.
– Ах, прошу прощения, – воскликнула Альва, принялась обрывать цветы с подола и отбрасывать подальше.
– Прошу вас, не надо, – махнул он рукой в ответ на ее извинение и отодвинулся на дальний конец скамейки. – Я хотел уточнить – как я понимаю, ваш отец сейчас испытывает некоторые затруднения.
Альва остановилась. Он решил поговорить о ее отце?
– Что ж, – проговорила она, – да, правда, но это ненадолго. Понимаете ли, отец приболел. Как только он поправится…
– Безусловно. Однако, если вы не против, я бы с радостью предложил ему свою помощь. Я хотел бы побеседовать с ним, когда вернусь в Нью-Йорк.
Неужели Вандербильты начали ссужать деньгами и Уильям ищет клиентов? Быть может, она действительно переоценила свои возможности. Быть